Стефани Лоуренс - Избранница
— Вам придется заняться моим обучением.
Она повернулась, взглянула ему в глаза и вдруг как-то очень быстро оказалась радом, совсем близко. Тристан обнял ее за талию и, хмурясь, чтобы скрыть растерянность, пробормотал:
— Я не уверен…
— Но я готова учиться. — Теперь она смотрела на его губы. Положила руки ему на грудь и подняла лицо. — И хочу учиться. Впрочем, вы ведь это уже поняли, правда?
Леонора поцеловала его.
Она застала его врасплох. Трентем опять, недооценил ее — он не ждал такой смелости от леди и не успел воздвигнуть стену. Ее чувственность поразила его в самое сердце, и он вдруг понял, как это больно — ощущать изгибы ее стройного и очень женственного тела; ее требовательный язычок жалил его рот — и внутри поднималась волна, которую нельзя выпустить на свободу. Жажда обладания — демон, которого нужно срочно взять под контроль.
Он прижал ее к себе так, чтобы она почувствовала его напрягшееся тело и поняла, какие чувства вызывают ее ласки, ее тепло и горячее прикосновение.
Рука скользнула под распахнутое меховое пальто и легла ей на грудь. В прошлый раз он лишь дразнил ее прикосновением, то было обещание. Теперь же ласка его была чувственной, властной.
Леонора судорожно вздохнула, но не попыталась отстраниться. Ей не было страшно, наоборот, чувство ожидания и жажда большего овладели ею. Она жадно прижалась к его губам, и он сделал поцелуй более глубоким, продолжая ласкать ее. Желание, которое прежде вспыхивало искорками и было приятным, словно в крови плясали пузырьки шампанского, вдруг стало другим: пламя — нет, еще не пламя, но жар, распространявшийся где-то внутри, будя древние инстинкты и жажду чего-то большего. Леонора подалась вперед, не думая ни о чем, просто так было нужно — как-то подобраться ближе, слиться, чтобы наполнить вдруг образовавшуюся пустоту внутри. Грудь ныла и горела под его руками. Ладони Тристана двигались, лаская, распаляя, вызывая новую волну пламени, — и вот она поднялась, заставив ее задохнуться, и он поймал этот вздох. Леонора почувствовала, что лиф платья стал тесным, и он, казалось, знал это.
Уверенно расстегнул множество маленьких пуговок, и девушка смогла вздохнуть, но воздух показался горячим, потому что ладони скользнули под платье и теперь меж его руками и ее кожей был только тонкий шелк сорочки. Девушка чувствовала, что его прикосновения вновь подымают внутри горячую волну, и дерзко пожелала, чтобы сорочки не было вовсе, тогда она смогла бы ощутить его, приблизиться так, как нужно, как должно.
Не в силах выразить желание, она потянулась к его губам. И Тристан понял. Быстрое движение, и сорочка распахнулась, обнажая нежную кожу — белее самого дорогого фарфора, желаннее жемчуга. Ладони его наполнились, и с губ Леоноры сорвался вздох, а Трентем ощутил, как бешено колотится его сердце: от счастья обладания — неполного, и от жажды — неутоленной, и от радости — потому что ее желание было столь же сильным, он это знал теперь наверняка.
И он понял кое-что еще. Он не управлял ею. Каким-то образом, будучи невинной и неопытной, она сумела остаться собой и не потерять своей независимости. Ее пальчики ласкали его шею, язык сводил с ума, и она приникла к нему так, что он чувствовал каждый изгиб ее чудесного и такого желанного тела.
Добродетельная и страстная женщина.
Кто бы мог подумать, что это возможно. Трентем никогда прежде не встречал такой женщины, которая не боялась брать, и дарить, и быть собой.
Он и предположить не мог, что они смогут разделить такую близость всего через несколько дней после первого знакомства. Инстинкт подсказал ему, что пора останавливаться, если он желает сохранить остатки разума и самообладания.
Опыт позволил Тристану отступить осторожно, чтобы не дать девушке испытать смущение или разочарование. Просто ласки стали более спокойными и поцелуи скорее ласковыми, чем страстными. Пламя потихоньку отступало, оставляя после себя чувство легкой грусти и тепла.
Наконец ресницы девушки дрогнули, и Тристан с тревогой встретил взгляд голубых глаз. И не увидел в них испуга. Лишь вопрос: что же дальше?
Для него ответ был вполне очевиден, но сейчас было не место и не время, а потому он негромко сказал:
— Уже темнеет, я провожу вас домой.
Леонора, почувствовав укол разочарования, взглянула в окно. Время сумерек почти прошло, и за окном быстро наступал вечер.
— Я и не знала, что уже так поздно. — Она отступила. Там, где она была только что, время не имело никакого значения. И это было такое замечательное ощущение… Леонора быстро запретила себе думать о чем-либо. Потом, когда она останется одна, чтобы никто не видел, как она краснеет… Проигнорировав сорочку, она быстро застегнула платье и пальто. Подняла глаза и встретилась с внимательным взглядом Трентема. Несколько секунд он словно, силился разглядеть что-то в ее взгляде, затем, насмешливо изломив бровь, спросил:
— Я так понимаю, что вы одобрили обстановку?
На лице Леоноры мгновенно возникло высокомерное выражение. Она чуть приподняла брови и ледяным тоном ответила:
— Она идеально подходит для ваших целей.
Каковы бы эти цели ни были. Повернувшись, девушка пошла к двери. Некоторое время лорд не двигался и молча смотрел ей в спину. Она знала это совершенно точно — потому что чувствовала этот взгляд кожей. Потом Трентем зашевелился и пошел за ней к выходу.
Опыт, вот чего ей не хватало. «У меня нет опыта общения с мужчинами, особенно такими, как Трентем. И поэтому, сталкиваясь с ним, я сразу оказываюсь в невыгодном положении».
Испустив полный печали вздох, Леонора поплотнее запахнула шелковый пеньюар и забралась в старое и уютное кресло у камина. На улице было ужасно холодно, и даже в зимнем саду вдруг стало неуютно. Тогда она решила, что шелк и кресло у горящего огня — самая подходящая обстановка для тех вопросов и проблем, которые надо решить сегодня.
Трентем проводил ее до дома и потребовал встречи с дядей и братом. Она безропотно провела его в библиотеку. Потом слушала, как он расспрашивает их: обдумали ли они, что могло быть целью взломщика? Появились ли какие-нибудь идеи? Леонора могла бы сказать ему сразу, что ни сэр Хамфри, ни Джереми не собирались ничего обдумывать. Они выкинули эту проблему из головы, как только за Тристаном закрылась дверь.
И теперь они смотрели на него с недоумением: почему такая безделица все еще занимает занятого человека? Никаких идей и предположений, само собой, не было. Трентем все понял, и Леонора заметила, что челюсти его сжались, а лицо на секунду окаменело. Но он поблагодарил дядю и Джереми, вежливо с ними попрощался и ушел, так и не выказав своего недовольства.
