Густав Даниловский - Мария Магдалина

— Не обещайся, еще не известно, может быть, в последнюю минуту ты отречешься от меня, и вы тоже, — Иисус печально покачал головой, обвел взглядом учеников и остановился на Иуде, который выглядел прямо страшно.

Его мрачные глаза горели диким огнем, губы искривились в мучительную гримасу. Отчаяние и бешеная злоба терзали его душу, он ясно видел, что Иисус не только не думает о борьбе, но, напротив, очевидно, готовится к смерти, к жертве.

Понимая, что творится в душе Иуды, учитель добавил:

— Многие из вас отрекутся от меня потом, но один из вас в эту минуту изменяет мне духом. Иуда вздрогнул и произнес мрачно:

— Ты не меня ли имеешь в виду?

— Ты сказал.

— Так ты ошибаешься.

Иуда сидел потом долгое время молча, углубившись в себя, а когда ужин кончился, встал и вышел.

Ученики вместе с Иисусом, напевая праздничные гимны, отправились в Гефсиманский сад, где они теперь проводили ночи. Иисус, предвидя, что его захотят арестовать, и принимая во внимание болезнь Лазаря и любовь Марии к нему, хотел, чтобы это случилось где-нибудь в другом месте, а не в Вифании, и поэтому избегал ночевать в доме Симона.

Выйдя на улицу, Иуда шел некоторое время словно одурманенный. Он был возмущен и не мог примириться с мыслью, что все потеряно, и это в такой момент, когда победа дается сама в руки. Он понимал, что священники не осмелятся наложить руки на Иисуса во время праздников, когда толпы его сторонников наполняют Иерусалим, но они будут выжидать, пока город опустеет, и тогда большинство, наверное, окажется на их стороне.

— Ни Иисус, ни те не хотят, но я их заставлю, — шептал Иуда, и в голове его смутно стал зарождаться план действий, сначала неясный, но затем осветивший все ярким пламенем.

Он понял, что следует довести дело до резкого столкновения, нужно, чтобы священники именно сейчас решили наложить свою руку на Иисуса. А когда борьба разгорится, то Иисус самим ходом событий принужден будет обратиться к помощи своих последователей и стать если не фактическим вождем движения, то знаменем этого движения.

Иуда был прямо ошеломлен своим внезапно представшим пред ним проектом и возбужденно стал обдумывать его. Он знал, что нелегко обмануть священников, и поэтому заранее строго обдумал ответы на те вопросы, которые могут быть ему поставлены.

Иуда прекрасно сознавал и отдавал себе отчет, с какими опасными, ловкими и изворотливыми противниками придется иметь ему дело, но верил в свою ловкость, хитрость и сообразительность.

— Чем я рискую? — говорил он себе. — Ничем. Если дело удастся и пойдет успешно, я добьюсь благосклонности Иисуса, если ничего не выйдет, то священники будут мне благодарны.

И Иуда решился, но надо было сообразить, к кому отправиться. И он отправился не к слабохарактерному первосвященнику, но к Анне, известному своей решительностью, смелостью и отвагой действий.

Когда он вошел в ворота дворца Анны, сердце его стремительно забилось, но Иуда быстро овладел собой и на вопрос привратника, кто он такой и что ему надо, ответил смело:

— Я Иуда из Кариота, один из двенадцати учеников Иисуса, пророка из Назарета. Скажи своему господину, что я хочу видеть его по важному делу.

Вскоре Иуду ввели к Анне, который, сидя в высоком кресле, сделал вид, что не замечает его. Он был не один — рядом с Анной стоял неизвестный Иуде худой старик с аскетическим лицом и глубоко запавшими глазами.

Это был член синедриона Нефталим, известный своей суровостью и ревностью к закону.

Большая комната была ярко освещена двумя подсвечниками, пламя которых переливалось и мигало по разноцветным, искусно подобранным плиткам пола, в углу стояла низкая, на львиных лапах софа, покрытая ковром в белые и голубые полосы, посредине комнаты небольшой гладкий стол.

Скромное убранство комнаты придало смелости Иуде, но на него неприятно подействовала царившая в доме тишина. Он ждал, что его закидают вопросами, а между тем оба священника молчали и ждали.

— Я Иуда из Кариота, — заговорил Иуда, поклонившись. — Один из двенадцати апостолов Иисуса из Назарета. Я верил раньше, что Иисус есть истинный Мессия, как он себя называет, но теперь я усомнился.

— С каких пор? — небрежно спросил Анна.

— Уже давно подозрения мучили меня, но окончательно убедился я только во время моего долгого пребывания с ним в Галилее, перед тем, как прийти сюда на Пасху.

— Ты пришел только исповедаться перед нами в своих сомнениях? — спросил Анна, глядя в землю.

— Нет, я пришел предостеречь вас. Равви грозит, что он разрушит храм.

— Не можешь ли ты дословно повторить, в чем заключается эта угроза? спокойно спросил Нефталим.

— Могу. Когда мы выходили как-то из храма и поражались его красотой, я сказал: «Учитель, посмотри, какая постройка и какие камни». Он сказал: «Вижу этот великий храм и говорю тебе, что не оставлю камня на камне, который не был бы разрушен». А потом он хвалился, что воздвигнет вскоре новый, во сто крат более великолепный.

Речь Иуды прервал стук бронзовой плитки, в которую ударил Анна, а когда в дверях появился слуга, он сказал:

— Позови Ефте и Калеба.

Вскоре два фарисея появились на пороге.

— Повтори то, что ты сказал, — обратился Анна сурово к Иуде.

Иуда смутился и дрожащим голосом повторил свои слова.

— Слышали ясно?

— Слышали, — был единогласный ответ.

— Запомните это все, — заметил Анна и дал знак им выйти.

Снова в комнате воцарилось молчание.

— Так ты говоришь, — начал Нефталим, насмешливо процеживая слова сквозь зубы, — что он намерен разрушить храм. Чего ж он медлит?

— Именно теперь он уже не думает дольше мешкать. Он решил, и завтра ночью нападет на храм. Силы его громадны — толпа галилеян, преданных ему безусловно, и масса народа, который верит, что он Мессия, Спаситель, жаждет провозгласить его царем.

— А где находится сейчас этот ваш царь? — спросил с притворным любопытством Нефталим.

— За вратами Вифлеемскими, с довольно небольшой стражей… Захватить его было бы нетрудно.

— Ты думаешь? — открыл глаза Анна, пристально глядя на Иуду пронизывающим взглядом.

— Я уверен в том, что их можно захватить врасплох, — оживился Иуда, ведь дрожа от радости. Он был убежден, что священники попались на удочку. План его заключался в том, чтобы ввести храмовую стражу в толпу галилейскую с криком: вот те, которые идут захватить Иисуса. Вооруженные пращами и дубинами пастухи, несомненно, бросятся на стражу, и, таким образом, будет дан лозунг к общей борьбе.

— Ты согласен лично повести нашу стражу?