Ханна Хауэлл - Горец-защитник
Но минутой позже он решил, что это плохая мысль. Спиртное, конечно, выведет его из строя на некоторое время, но подействует далеко не сразу. Саймон боялся думать, каких бед может натворить, когда хмель ударит в голову. Не исключено, он проснется утром совершенно разбитым и со стыдом вспомнит, что совершил какую-нибудь глупость или излил гнев на ни в чем не повинного человека, который случайно попался ему на пути.
Непонятно, однако, почему же все-таки он так зол? Он давно не бывал в родном доме и сохранил о нем очень немного добрых воспоминаний. Тогда откуда это отчаяние ввиду вероятной утраты Лоханкорри? Там живут хорошие люди вроде Старой Беги и Макбина, но он не видел их десять лет.
Значит, дело исключительно в Генри, Генри, который жестоко издевался над братьями и сестрами. Он даже убил любимую собаку Саймона и бросил труп на постель, пока тот спал. Генри никогда и ни с кем не спорил. Если кто-то не соглашался с его мнением или планом, он избивал этого человека, пока тот не умирал или начинал с ним соглашаться, — не важно, что следовало раньше. Генри было все равно. Вот откуда его гнев, решил Саймон. Генри продолжал разрушать все, что было доброго в Лоханкорри.
Вероятно, ему следует выследить брата и убить. Это положит конец опасности, которая нависла над кланом и землей. Как только Генри будет мертв, будет легко выследить и наказать остальных заговорщиков. Но маленькая часть души Саймона, все еще сохраняющая рассудок, возмутилась — как он вообще мог до такого додуматься! Мальчик, оплакивающий мертвого пса, и молодой человек с израненным, истекающим кровью телом, едва сумевший добраться до приемного отца, — оба приветствовали эту мысль с восторгом.
Им овладело безумие. Только так можно было объяснить мысли, занимавшие сейчас ум Саймона. Он понимал, что любым способом нужно взять себя в руки. Но как? Никогда не испытывал он подобной ярости и не знал, как с ней справиться. Неужели в нем куда больше фамильных черт Генри и отца, чем он думал раньше? И в его жилах течет толика этой нечистой крови? Саймон застыл от ужаса. Страх проник ему в душу так глубоко, что даже гнев его немного остыл. Но он выбросил эту мысль из головы, потому что в это невозможно было поверить.
Саймон встрепенулся, услышав тихие шаги. Он знал, кто спускается по лестнице и подходит к дверям кабинета. Должно быть, Илзбет разбудил звон разбитого зеркала. До него вдруг дошло, что его любовнице приходится скрываться именно потому, что его же родной брат счел себя вправе претендовать на королевский трон. Значит, его собственная кровь стала причиной ее бед.
Вот в чем истоки его гнева, хотя бы отчасти. Из-за притязаний Генри Илзбет не может вернуться домой, и ее семья тоже. Ей приходится прятаться в его доме, а ее близким — в горных лесах вокруг Эйгбаллы. Илзбет пришлось страдать по вине его семьи. Саймон не знал, сможет ли он смотреть ей в лицо теперь, когда знает правду. Она тихонько постучала в дверь. Можно бы, конечно, попросить ее уйти, но Саймон чувствовал себя очень виноватым и не решился это сделать. Как объяснить, что и корень всех ее бед — брат ее любовника!
Илзбет вошла. Она была такая хорошенькая. Волосы в беспорядке рассыпаны по плечам, взгляд сонный. Тело Саймона напряглось. Вот что ему нужно. Илзбет успокоит бурю — достаточно одного нежного прикосновения. Если бы она осталась в постели, он не пришел бы к ней сегодня, но она была так близко к нему — стояла возле его рабочего стола и смотрела с такой тревогой, что каждая клетка его измученного тела потянулась ей навстречу.
Глава 11
Звон осыпавшихся осколков разбудил Илзбет — она даже вздрогнула. Пошарила рукой по постели, но Саймона рядом не нашла — обнаружила лишь прохладную простыню. Некоторое время она лежала неподвижно, прислушиваясь. Откуда-то снизу доносились голоса. Расслышать слова было нельзя, и все-таки она понимала, что их произносили с гневом и отчаянием. Потом она расслышала отчетливую поступь Макбина — так топать мог только он, — направляющегося в заднюю часть дома.
Хлопнула дверь, и снова наступила тишина.
Илзбет закрыла глаза, пытаясь снова заснуть, но это оказалось делом безнадежным. Она точно знала — что-то расстроило Саймона. Нужно было пойти к нему и выяснить, что случилось.
И только стоя перед дверью кабинета, Илзбет вдруг засомневалась. Если бы она действительно была ему нужна, он бы сам к ней пришел. Саймон был чрезвычайно закрытым человеком и очень гордился своим самообладанием! Может быть, он никого не хотел видеть сейчас?
Илзбет уже решила было вернуться в спальню, как вдруг передумала. Пусть Саймон не хочет ее видеть. Но она-то знает, что они созданы для того, чтобы быть вместе. Не может она взять и уйти, из страха, что невзначай пробьет брешь в стене, которую он возвел вокруг своих чувств и тайн. Как бы ни любила его Илзбет, она тем не менее понимала, что не сможет жить с ним, если он все время будет от нее закрываться. Ей нужно быть частью его жизни, мало просто жить рядом. Она постучала и, услышав разрешение войти, шагнула в кабинет без малейших сомнений.
Дверь закрылась за ее спиной, и у Илзбет возникло внезапное ощущение, что она заперта в клетке с волком. Таким Саймона она еще никогда не видела. Ни спокойствия, ни самообладания не было в его лице. Он был не просто зол — казалось, он обезумел от ярости.
— Саймон?
Илзбет старательно храбрилась, осторожно подходя ближе.
— Зря ты пришла ко мне сейчас, милая, — сказал он, медленно вставая и начиная обходить стол.
Илзбет стало страшно, хотя в душе она знала, что он никогда не причинит ей вреда. Внезапно воздух вокруг нее раскалился, исполненный животного вожделения. Илзбет не понимала, как вид обезумевшего от ярости мужчины может зажечь в ней желание, да так быстро, что голова пошла кругом.
— Я слышала, как что-то разбилось. — Она взглянула на разбитое зеркало. — Это вы его разбили? Что-то случилось? Могу я чем-то помочь?
— Да, ты мне и вправду можешь помочь, — сказал Саймон и, бросившись к Илзбет, схватил ее в объятия.
Илзбет не сумела сдержать вскрика, в котором странным образом звучали и страх, и восторг. Саймон подхватил ее на руки, и она обвила ногами его стройное тело и прижалась к нему. Он целовал ее яростно и жадно, но эти поцелуи граничили с болью. Илзбет понимала, что ей следует возмутиться столь грубым обращением, но она совсем не чувствовала ни обиды, ни оскорбления. Новый Саймон, который не считал нужным сдерживать себя, казался ей восхитительным.
Саймон прижал Илзбет к стене и поднял к талии подол ее сорочки. Обнаружив, что лоно Илзбет уже увлажнилось и готово принять его, он, сгорая от нетерпения и бормоча несвязные ругательства, быстро освободился от собственной одежды и вошел в Илзбет, не желая больше ждать ни секунды. Он знал, что позже будет сожалеть о такой поспешности — ведь ему совершенно несвойственна необузданная страсть. Но теперь ему было все равно, он был во власти наслаждения.
