Янтарный след - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Первым к воротам мчался мой отец, а скакуном ему служило… море. Имея облик громадного моржа, он восседал на исполинской волне, а под ним кипел шторм – яростные серые волны, одетые белой пеной, бурлили и неслись с неистовой скоростью. Против мощи гневного моря не устоит ничто – и едва мой отец ударил в ворота, как они треснули и распахнулись. Море устремились внутрь, а за ним хлынули все прочие ваны и альвы. Тюлени, лебеди, киты и морские единороги следовали сразу за моим отцом, далее шли те, кто имел человеческий или звериный облик. Всякий, кто сталкивался с этой волной, переставал существовать как боец – волны сбивали его с ног, поглощали, крутили и несли, легкого и беспомощного, будто щепку, вода врывалась в рты и заглушала крики. Они пытались бороться – но кому же под силу побороть волны?
Сражение закипело по всему Асгарду. На Поле Света бушевало море, а морж-великан крушил своими клыками каждого, кто осмеливался к нему приблизиться. Асы очень ловко обращаются с оружием, но мои сородичи отвечали им то ударами ветра, то бросками водяных потоков. Иной раз под асами расступалась земля и поглощала их – так улетел за пределы Асгарда Тор с его молотом, пытавшийся одолеть моего брата. А то перед кем-то из них вдруг вырастало дерево, цепляло ветками и уносило на вершину, так что даже вопли оттуда не были слышны.
Мои сородичи теснили асов, и уже все Поле Света близ Чертога Радости было в наших руках. О́дин с эйнхериями еще сражался у ворот Башни Врат. На него наступал Вёлунд – конунг альвов, и рядом бились четверо его сыновей.
Настало мое время. Обо мне никто даже не думал, но теперь, когда сам воздух был напоен силой ванов и мощью наших чар, я стала почти прежней. Сохраняя старушечий облик, чтобы не привлекать взгляды друзей и врагов, я почти вернула прежние силы. Мой золотой жезл-веретено сам появился в моей руке. Я простерла его к Башне Врат и запела.
Мой голос летел к Одинову войску, как ветер, оплетал невидимой сетью – золотой и неразрывной. Один за другим эйнхерии падали, скованные чарами. Руки и ноги их наливались тяжестью, веки сами собой опускались. Они падали и оставались лежать, неведомой им силой пригвожденные к земле. А я все пела, все громче, все сильнее, и сама сила ветров и морей изливалась из моей груди, наполняя голос ослепительным сиянием. Сияние это заливало весь Асгард, придавая сил утомленным ванам и отнимая у асов последние крохи мощи.
И вот наконец Один увидел меня. Сквозь шум битвы, сквозь кровавую пелену в глазах он услышал меня. Умереть он не может – даже от руки вана или альва, – но сыновья Вёлунда почти зажали его щитами, притиснув к стене башни; он отступал, спотыкаясь о бесчувственные тела эйнхериев. С головы до ног он был забрызган их кровью, словно в тот день, когда пронзил себя копьем ради обретения силы. Огромный шрам в середине груди напоминал о том дне, как несмываемая печать, его сила и его проклятье, знак вечного пребывания между жизнью и смертью. Он пытался призвать свои силы – шрам на его груди принимал очертания то одной руны, то другой, наливался то цветом крови, то цветом огня, то чернотой бездны.
Меня он видел, как пятно яркого света, и этот свет сам притягивал его взор. Он понял, что я – причина его поражения, и удар его ненависти был для меня слаще, чем самая пылкая любовь.
Он извернулся, отскочил, чтобы получить простор, замахнулся – и метнул свое копье. Не в Вёлунда – в меня. Но его сила была на исходе, а моя – на высшей точке расцвета. Копье ударилось о невидимую стену и упало наземь, не долетев до меня трех шагов.
Тут же миг сыновья Вёлунда налетели на него, опрокинули, навалились, щитами прижимая к земле. Ему ничего не оставалось, кроме как сдаться.
Не видя его больше, я сделала три шага вперед и наступила на копье. Оно содрогнулось, как живое, как змея, что пытается ужалить из-под ноги, и по моей крови пробежала молния его огненной силы. Но, слишком слабая, чтобы причинить вред, она лишь сожгла остатки собственных его чар. Старушечий облик наконец треснул и рассыпался легким прахом. Я стояла на валу Асгарда, видная всем, белая и сверкающая, как звезда. Мои волосы цвета золота от избытка силы простирались во все стороны, как лучи от солнца, а глаза сверкали бирюзовой голубизной моря, такой чистой и яркой, какой она бывает только в самых сладких снах…
* * *
После битвы асов и ванов, что завершилась победой моих родичей, несколько лет во всех светлых мирах царило благоденствие. Везде появлялись святилища в честь моего отца и матери, да и нас с братом. Весной светило солнце, летом в нужные сроки шли дожди, зимы были мягкие и снежные. Урожаи выдавались отличные, ни один охотник или рыбак не возвращались с пустыми руками, мед сам вытекал из пчелиных гнезд в дуплах деревьев. Скот плодился, у людей рождалось много детей, и даже альвы изрядно умножили свой род, не похищая младенцев и женщин у смертных.
Для асов это время было не таким радостным. В Мидгарде царил мир, никто не жаждал воинской славы, боевое оружие ржавело, заброшенное. Эйнхерии угрюмо пили, почти не пополняясь в числе, Одиновы валькирии заскучали, и иные даже пришли проситься ко мне назад. Зато дисы и норны трудились не покладая рук. Асам стали приносить мало жертв, и они приуныли. Асгард выглядел так, как и положено селению, захваченному и разбитому морскими волнами – кругом одни обломки, иные здания, подмытые, рухнули, везде песок, камни, ракушки и сохнущие водоросли. Пованивало тухлой рыбой.
Иные из моих сородичей говорили, что
