Роберта Джеллис - Пламя зимы
Разумно?.. Что было разумного в догадке, что у любого мужчины должен быть охотничий нож и что если этот нож не при нем, то должен быть среди его вещей? Тем не менее, казалось, он торжествовал, радуясь моей ловкости. Но конечно же, не мог же он действительно получать удовольствие от того, что был жертвой покушения! Может быть, это было жестокой игрой, чтобы унять мой страх и тем самым усилить мои страдания, когда он нападет на меня?
– Так как же ты накажешь меня? – не выдержала я. Наверное, мой страх сделал мой свирепый взгляд еще более злобным и неукротимым.
К моему удивлению, он опустил глаза и грустно ответил:
– Накажу тебя? Никак. Я знаю, что у тебя есть причина ненавидеть меня или бояться. То, что ты сделала, было вполне естественным. Надеюсь, когда-нибудь мы оба сможем забыть это или посмеяться над этим.
Посмеяться над этим? Посмеяться? Какие у меня были причины ненавидеть его или бояться? Потому что он захватил Улль? Но он не причинил мне никакого вреда, кроме того, что смотрел на меня с презрением. Почему он опустил глаза, будто стыдясь чего-то? Может, дело в другом? Могла ли быть правдой дикая мысль, что это именно он – тот, кто убил папу и Дональда? Мне следовало бы вновь преисполниться ненавистью, но все мои чувства находились в беспорядке, который все более увеличивался по мере того, как я осознавала, что пристально уставилась на его обнаженное тело.
Он спокойно стоял близко к свечам, и я могла видеть мощные мускулы на его руках, на груди и (я все же не смогла удержаться и охватила быстрым взглядом, хотя и стыдилась этого) на бедрах. Волосы между ними были такими черными, что на их фоне его копье казалось совершенно белым.
Мои глаза бежали от этой картины, но не так быстро, чтоб я не заметила, что он больше, крупнее, чем мои братья. А как только я подняла свой взгляд, обнаружилось, что он уставился на меня. Я была уверена, что он заметил, куда я смотрела, и моментально отпрянула. Он отвернулся, взял нож с крышки сундука, открыв ее, бросил его в сундук. Затем вытащил оттуда грубую тунику и натянул на себя. Сейчас я думаю, что и в правду была тогда, возможно, чуть-чуть сумасшедшая, ибо, несмотря на множество причин для страхов, меня беспокоило на этот момент то, что у Бруно не было ночной сорочки.
– Тебе не стоит бояться, – сказал он резко. – Я не буду больше навязывать себя силой. – Он немного поколебался и затем продолжил, стоя все еще спиной ко мне:
– Я извиняюсь за то, что взял тебя прошлой ночью против твоей воли, но я дал слово королю и королеве, что сделаю тебя своей женой. Ты должна была знать, какой будет результат, когда соглашалась принять меня как своего мужа.
– Да я никогда!.. – начала я и остановилась. Наступила тишина.
Да, по-видимому, я согласилась на этот брак. Я не могла вспомнить это, как, впрочем, и вообще припомнить что-либо. Могла ли я это ему сказать? Поверит ли он мне? Вспоминая его слова о моих попытках убедить королеву в том, что я идиотка, сомневаюсь чтоб могла сказать нечто способное поколебать его мнение о том, будто я веду какую-то лукавую игру. Кроме того, не хотелось, чтобы он знал о моей слабости. Он опять повернулся ко мне лицом, и я вызывающе встретила его взгляд.
– Я хочу, чтобы ты знала, – сказал он, – мне не легче в этом браке, чем тебе…
– Но как тебя заставили силой жениться? – озлобленно перебила его я.
– Мне сказали, что ты опасна и что жениться – это мой долг.
– Опасна? – удивленно переспросила я и, наверно, могла бы расхохотаться ему в глаза, если бы не страх, когда Бруно скользнул взглядом по сундуку, где лежал тот самый нож, которым я пыталась убить его.
Он только покачал головой и улыбнулся, но тем не менее сказал:
– Хватит притворяться невинной овечкой. Ты умная и красивая женщина, но должен тебя предупредить, что я не тот человек, которого можно обвести вокруг пальца. Ни красота твоя, ни ум не могут повернуть меня против короля и королевы. Я слишком благодарен Стефану, и ничто не заставит меня предать его.
Он назвал меня красивой и умной, но я опять похолодела. Я не была уверена, что он говорил правду, утверждая, что не является рабом страсти, и помнила, что сказала та женщина в покое королевы о Бруно этим утром: мол, сын путаны должен знать толк в женщинах. И в то же время я никогда не видела человека, который смотрел бы на меня с большим равнодушием. Но под его твердостью скрывался голод, и тот, кто этот голод удовлетворит – если его вообще можно удовлетворить, – станет хозяином Бруно. Я отказалась от этой идеи: вероятнее всего, кто бы ни попробовал справиться с этим голодом, скорее будет проглочен сам.
– Я твоя пленница? – спросила я дрожащим, несмотря на все усилия голосом, когда он приближался ко мне.
– В каком-то смысле да, – сказал он раздраженно. – Я поручился, что ты не предпримешь никаких изменнических действий по отношению к королю Стефану. Но я хочу, чтобы ты перестала притворяться, будто боишься меня.
Затем он сел на кровать и многозначительно посмотрел в сторону сундука.
– Мне кажется, что ты для меня более опасна, чем я для тебя, – продолжал он, поворачивая глаза ко мне. – Я уже сказал, что не сделаю тебе ничего плохого. Мы муж и жена и должны найти способ, как жить вместе. Я хочу спать ночью, не рискуя получить нож в спину.
Я почувствовала, как кровь прилила к лицу, но ничего не ответила. Я знала, что у меня никогда больше не хватит смелости снова попытаться убить его, но почему я должна позволить ему в это поверить?
– Хочу сделать тебе одно предложение, – сказал он. Его лицо оставалось каменным. – Ты знаешь мое положение. Я безземельный байстрюк, сын путаны. Я хотел бы обзавестись имением. Твое положение немногим лучше моего, ибо тебя отлучили от твоих земель! Ими владеет Стефан, и у тебя нет надежды на восстановление в правах, так как королева знает, что ты враг. Но я близок с королем и имею некоторое влияние на него. Нет ничего невозможного в том, что со временем Стефан согласится предоставить твои земли мне. Пойми, я призван сделать все для того, чтоб ты не смогла поднять восстание против короля. Но ты сможешь жить в комфорте своего собственного дома, среди людей, которых знаешь с детства. Если ты заключишь перемирие со мной, я обещаю сделать все возможное, чтобы Улль и подчиненные ему земли стали нашими.
Не знаю, сколько времени я сидела, уставившись на него. Мое первое желание было плюнуть ему в лицо, так как сказанное им вроде бы подтверждало, что Рональд и папа погибли от его руки, освободив ему путь к женитьбе на наследнице Улля. Но он же еще сказал, что не по своей воле взял меня в жены. Где же была ложь? А потом я вспомнила, что к мой папа тоже женился против своей воли, чтобы сохранить за собой Улль. Конечно, он ожидал бы аналогичного поведения от меня. А однажды в Улле будет легко, очень легко отомстить за смерть папы. Не придется даже кровь пролить. Несчастные случаи там были весьма обычным явлением, даже для тех, кто знал эту землю. Будет очень легко и просто подстроить один такой случай с мужчиной, которому незнакомы дикие ветры, что внезапно сваливаются с наших гор и сметают людей и лошадей с узких тропинок, вьющихся над глубокими горными озерами. А после смерти мужа я унаследую его земли. Улль будет опять моим! Я с облегчением вздохнула и опустила глаза. Папа оправдал бы это перемирие. Его отдых в сырой земле будет спокойнее, если Улль окажется в моих руках, а убийцу настигнет смерть.
