Патриция Кэбот - Эти синие глаза
Но по причине, непонятной ему самому, Рейли предпочел бодрствовать. Более того, он даже не признался Пирсону и Шелли, когда лекция закончилась и он разбудил их, что, пока они почивали, он перебрался в передний ряд и как зачарованный наблюдал за действиями хирурга. Тот показывал, как можно отсосать кровь с поверхности оскальпированного черепа и как помочь коже восстановиться, когда не осталось ничего, кроме голой кости. Американский доктор объяснил, что эта методика ценна также для удаления сгустков крови. А все, что требовалось для этого, — это шило, молоток и твердая рука.
В амбулатории Рейли мог располагать этими тремя составляющими.
Единственное, в чем он не был уверен, — это что затраченные усилия не будут напрасными. Правда, Хемиш теперь дышал ровнее, но его левый зрачок по-прежнему плохо реагировал на свет.
И все же у мальчика был шанс выжить. Да, он мог выжить. Он мог выжить и остаться идиотом. Если это можно было назвать успехом.
Рейли, прислонившись спиной к поручням пирса, вдохнул сладковатый и пряный аромат сигары и закашлялся. Скверная привычка — курение. Он так и не смог пристраститься к этому занятию, как Пирсон и Шелли. Они в шутку прислали ему коробку сигар на случай, если бы ему захотелось отбить въедливый запах рыбы, которым, казалось, все было пропитано в деревне Лайминг, но до сегодняшнего дня коробка эта так и оставалась нераспечатанной.
Теперь же он ощутил острую потребность закурить.
По правде говоря, в чем он по-настоящему нуждался, — так это в выпивке. И достать ее не составило бы ни малейшего труда. Хотя свет еще не был заметен в окнах «Истерзанного зайца», он мог бы зайти туда и налить себе стаканчик виски. Дверь легко бы открылась. Никто в Лайминге не запирал дверей, кроме Бренны Доннегал, да и то запирала она только одну загадочную комнату. Теперь к этому стал прибегать из предосторожности и сам Рейли, он запирал двери амбулатории, потому что там хранились опасные препараты.
Но если бы он вошел в двери «Истерзанного зайца», он мог бы там наткнуться на Сэмюэля Макгрегора, напившегося до бесчувствия при известии о том, что его сын пережил хирургическую операцию.
Женщины остались с Бесси Макгрегор, отказывавшейся покинуть амбулаторию, пока ее сын не придет в чувство.
Чего Бесси не знала и чего Рейли не решился ей сообщить, — так это то, что ее сын мог не проснуться вообще. Чем больше он лежал, погруженный в это неподвижное молчание, похожее на смерть, абсолютно нечувствительный к тому, что мать, сидевшая у его изголовья, поглаживала его руку, а у изножья узкой постели пристроилась верная собака, тем, как казалось Рейли, оставалось меньше надежды на то, что мальчик очнется.
Но об этом Рейли не сообщил никому. Единственному лицу, кто не нуждался в объяснениях, кто еще оставался в комнате и не разделял всеобщего ликования, узнав, что мальчик не умер во время операции, Рейли тоже не стал ничего говорить. Бренна и так понимала: то, что Хемиш еще жив, не дает уверенности, что он переживет ночь. Но она старалась не показывать своих чувств и держалась бодро.
Рейли не мог больше выносить страдальческого вида матери мальчика и вышел подышать свежим воздухом.
Он стоял на пирсе, том самом, на котором шесть недель назад пытался привести в чувство паромщика Стабена.
Сегодня было намного теплее, чем тогда. И он спокойно мог стоять без плаща, не страдая от холода. Но, мрачно размышлял он, погода была единственным, что изменилось с той ночи.
Его чувства к Лаймингу претерпели серьезные изменения еще до несчастного случая с Хемишем. Он вопреки ожиданиям не нашел себе места на острове Скай. Да, у него была амбулатория. Он помог принять роды и посоветовал давать теплое сусло курице. Но этим его достижения и ограничивались.
Если, конечно, не считать сегодняшнего дня, который мог стать успешным, потому что без его операции мальчик умер бы наверняка.
Теперь он понимал, что совершил ошибку. Ему не следовало покидать Лондон, где ему не пришлось бы производить более серьезной операции, чем удаление родинки. Возможно, Бренна была права и люди его круга, его коллеги, занимавшиеся медициной ради забавы, не заслуживали медицинской лицензии. Возможно, ему следовало оставаться «маркизом-доктором». Тогда Кристина, вероятно, не разорвала бы их помолвку. То, что он не допускал, чтобы пациенты именовали его милордом, беспокоило ее гораздо больше, чем то, что он выпивал по стакану виски в день…
И поэтому, естественно, он никогда не мог бы жениться на ней.
Пораженный этой мыслью, он вздрогнул. О Господи! Что это с ним?
Сентиментальное настроение окутывало его как туман, постоянно окружавший остров. И в последнее время это повторялось часто. Иногда, если он просыпался на своей узкой койке в амбулатории от голосов рыбаков, собиравшихся выйти в море на своих суденышках, за которыми следовали полчища кричащих чаек, его охватывало чувство необъяснимого удовлетворения.
Удовлетворение! От болтовни кряжистых неотесанных рыбаков и криков чаек. Это было нелепо и смешно, как и мысль о том, что он никогда не смог бы жениться на Кристине.
Он любил Кристину. Ради нее он был готов на все.
«Неужто?» — спросил какой-то ехидный голос, поселившийся в его голове.
Даже бросил бы медицину и вернулся в Стиллуорт-Парк и провел остаток своих дней, слушая жалобы своих фермеров-арендаторов?
Да, сказал он самому себе, сжимая пальцы в кулаки. Да, он бы бросил медицину, если бы это помогло ему вернуть Кристину.
Тогда почему же недавно в амбулатории, когда Бренна спросила его, собирается ли он сделать трепанацию черепа Хемишу ради спасения его жизни или для того, чтобы поразить Кристину, он сказал… А что он сказал?
И, как ни странно, теперь он осознал, что был вполне искренен. Да простит его Господь, он действительно так думал. Каким-то непостижимым образом ежедневные заботы и жизнь островитян в забытой Богом деревушке слились с его собственной жизнью. И когда именно желание показать тем, кто оставался в Лондоне, его друзьям и Кристине, что эта «причуда Стиллуорта» окупается, оставило его, а на смену пришло искреннее беспокойство о здешних людях и искреннее стремление помочь им, он не мог бы сказать точно.
Скорее всего это произошло, когда он увидел, как копыто лошади опустилось на голову Хемиша.
Однако теперь ему оставалось только бранить себя за заносчивость и самомнение. Как ему пришло в голову, что он годится для медицины?
От его знаний и сноровки зависели человеческие жизни, а он думал только о том, что каким-то образом ему удастся переломить ситуацию.
Переломить ситуацию. Да, это ему удалось. Он серьезно изменил судьбу Хемиша Макгрегора. Он превратил его в овощ, вот что он сделал.
