Джулиана Грей - Чтобы встретиться вновь
Ее легкие руки легли ему на затылок, зарылись в волосы. Лилибет выгнула шею и закрыла глаза.
– Не говори этого. Не говори, что я страстная. Только слабовольная, ужасно слабовольная…
На ее щеке заблестела слезинка. Роланд слизнул ее.
– И все это время тебя заставляли в это верить? Сомертон? И та твоя проклятая мать-тиранка, упокой Господь ее непреклонную душу? – Он снова вернулся к ее рту, поцелуями прогоняя все возражения, с нежной настойчивостью раздвигая губы, чтобы прикоснуться к языку. – Не нужно быть со мной образцом совершенства, милая. Не нужно быть безупречной. Просто будь собой. Покажи мне свою отважную, страстную душу. Я знаю, что скрывается в твоей душе, Лилибет, и я обожаю это.
Она задрожала и крепко сжала его волосы. О Господи, до чего она прекрасна! Роланд с трудом мог соображать, вожделение кипело в его теле, все инстинкты кричали: «Возьми ее, возьми ее, прямо здесь, около книжной полки, на диване, на полу!» Рука дрожала от попыток сдерживаться, пока медленно сдвигала вырез ночной рубашки.
– Забудь их дурацкие правила, Лилибет. Освободись от них. – Ее грудь легла прямо ему в ладонь – круглая, пышная, тяжелая. Он опустил взор. – Боже милостивый.
Лилибет произнесла неразборчивым шепотом:
– Что такое?
Он приподнял грудь на ладони, провел пальцем по темно-вишневому соску, глядя, как он превращается в твердый, безупречный, умоляющий о поцелуе бугорок.
– Я вынужден себя поправить, – с благоговением произнес Роланд. – Это больше не персики.
Затуманенный мозг не воспринял первых сигналов опасности. Мгновение, когда ее тело резко напряглось, прошло вообще незамеченным, а движение ее рук на своей груди он счел за ласку. Или, что еще приятнее, за попытку снять с него ненужный, мешающий пиджак.
И когда он отлетел назад и с грохотом приземлился на пол возле камина, это его потрясло.
– Что такое?
– Да будь ты проклят, соблазнитель! – выплюнул его ангел.
Роланд поднял взгляд. Ее лицо исказилось от ярости, а ее грудь с негодованием была спрятана обратно под ночную рубашку.
– Я не соблазнитель, – возразил Роланд чуть раздражительнее, чем следовало. Будь оно все проклято, да что он такого сказал? Если ему не изменяет память, он всего лишь сделал вывод о божественном вмешательстве в роскошную форму ее груди. Большинство женщин сочли бы это за комплимент.
Да только не Лилибет.
– Больше не персики, в самом деле! Наверняка у тебя есть еще куча вариантов для сравнения! Яблоки, манго, дыни… – Она схватила халат и просунула руки в рукава. – Может быть, даже презренный виноград время от времени, когда твоя знаменитая удача тебе изменяет!
– Ты даже не представляешь себе, сколько у меня вариантов для сравнения. И в любом случае небольшая грудь тоже может быть элегантной. – Роланд встал с пола с достоинством, какое смог изобразить, подавив порыв потереть ушибленный зад.
Не говоря уже о боли в паху.
Она туго завязала кушак и стянула отвороты халата настолько близко, насколько было возможно.
– Только подумать, я на мгновение утратила бдительность! И это после того как поклялась себе…
– Но послушай, милая…
Лилибет подбоченилась.
– Я тебе не милая!
– Ты навсегда будешь моей милой и знаешь это.
– У тебя что, нет вообще ни капли стыда? И это когда я ношу ребенка от другого мужчины!
Он взял ее за руку и заговорил серьезно:
– Может, так, а может, и нет. Но несмотря на то чье это семя, милая, я объявляю плод моим. Нашим. И считаю себя так же связанным с этим ребенком, Лилибет, как связан с тобой. Помни об этом.
Ее глаза расширились, превратившись в круглые голубые озера.
– Будь ты проклят, Роланд. Ради всего святого!
Она оттолкнула его руку, кинулась к двери, взметнув халатом, и схватилась за ручку. Попыталась выйти.
Роланд подошел к ней сзади, вытащил ключ из кармана.
– Тебе потребуется вот это, – произнес он и, просунув свою руку под ее, отпер дверь.
Глава 11
Абигайль ворвалась в столовую к концу завтрака, попросив прощения.
– Ужасно срочное дело, – сказала она. – Морини сообщила сразу же, как только ты ушла в библиотеку.
Лилибет поставила чашку на блюдце и подняла взгляд.
– Сообщила о чем? – ледяным тоном спросила она. – Что может быть настолько важным, чтобы заставить тебя забыть о своих обязанностях? Это у тебя в волосах что, сено?
Абигайль провела рукой по волосам:
– Нет, солома. Из курятника. Я…
– Из курятника?
– Я собирала яйца к приезду священника. Он будет здесь через час, что-то вроде пасхального ритуала, и должен освятить яйца. – Она одну за другой вытащила из волос все соломинки и спрятала в карман поношенного домотканого передника. – К счастью, куры согласились сотрудничать, такие милые.
– Освятить?.. – Лилибет покачала головой и подняла руку. – Стоп. Довольно. Скажи мне только, почему ты не пришла в библиотеку вчера вечером.
– Я пришла, позже. Но, должно быть, ты уже успела сбежать, потому что в комнате никого не было. Я почувствовала себя просто ужасно. – Абигайль схватила со стола тарелку и подошла к буфету. Хотя сегодня обычного английского завтрака не приготовили, синьорина Морини и ее помощницы все же неплохо постарались, добавив к поджаренному итальянскому хлебу и завидному выбору фруктов из прошлогоднего урожая яйца, консервированную ветчину и сыры. – Он тобой овладел? – спросила она, оглянувшись.
Лилибет поперхнулась чаем.
– Нет. Конечно, нет.
– Правда? Какое разочарование. Думаю, должно быть очень приятно, если тобой овладевает Пенхэллоу. Ну то есть если тобой вообще кто-то должен овладеть.
– До сих пор никто не жаловался, мисс Харвуд, – заявил его милость, вошедший в столовую именно в эту минуту, словно подслушивал под дверью. Впрочем, это бы нисколько не удивило Лилибет. – Возможно, вы сверитесь со своим дневником и назначите мне время?
– Боюсь, что нет, – отозвалась Абигайль, накладывая себе на тарелку целую кучу консервированных персиков поверх горы гренок. – Сегодня утром приезжает священник, и нам надо очень много всего подготовить.
– Что такое «овладеть», мама? – спросил Филипп, набив яйцом полный рот.
Лилибет сосредоточилась на своей тарелке, полной еды: в середине ветчина, яйцо в подставке, так и привлекающее к себе внимание, гренка, опасно балансирующая на краю. Это помогало ей не упиваться видом свежего, утреннего Роланда, его причесанных влажных волос, блестевших под солнечными лучами, его щек, все еще розовых после недавней встречи с бритвой. На какое-то мгновение ей показалось, что в памяти возник запах его мыла.
