Кэрол Мортимер - Опасный обольститель
Но когда Женевьева вошла в комнату и Бенедикт взглянул на нее, он понял, что сделать это будет не так-то просто. Она шла ему навстречу со свойственной ей грациозностью, поправляя повязку на руке. Даже это обыденное на первый взгляд движение показалось прекрасным и соблазнительным. Она подошла к нему, взяла за руки и нежно их сжала:
— Как хорошо, что вы пришли, Бенедикт! Вы не можете себе представить, как я рада вас видеть.
Ее сверкающие от восторга глаза были в эту минуту особенно прекрасны. Нет, он не должен поддаваться ее чарам! Бенедикт закрыл глаза, чтобы справиться с наваждением. Женевьева была лишена хитрости и порочности женщин, которых ему доводилось встречать в высшем свете. Она всегда говорила то, что думала. Ей и в голову не приходило изворачиваться и лгать. Поначалу Бенедикта смущала и даже шокировала ее искренность. Но потом он начал находить в этой черте особую прелесть.
Он открыл глаза и улыбнулся:
— Когда мы разговаривали с вами в прошлый раз, вы что-то говорили о моих покойных родителях.
Веселое восторженное выражение ушло из глаз Женевьевы, уступив место разочарованию.
— Значит, вы пришли сюда только для того, чтобы поговорить о смерти родителей?
«Она неисправима, — подумал Бенедикт, — просто неисправима!»
— Вы прекрасно знаете, что это не так.
Он не понимал, зачем сказал это. Стоило ему увидеть Женевьеву, как сердце наполнилось радостью и восторгом. Раньше шутливое и радостное настроение было ему совершенно не свойственно. Впрочем, сейчас такое настроение овладевало им только в присутствии Женевьевы.
— Если хотите, мы можем начать с этого, — игриво предложил он.
— Начать что? — засмеялась Женевьева. Ее глаза опять заблестели от восторга.
От ее игривого тона у Бенедикта перехватило дыхание, и он непроизвольно нахмурился:
— Женевьева! Вы опять начинаете?
— Простите, Бенедикт. Просто я очень рада… видеть вас здесь… у себя.
Он нежно, но настойчиво высвободил свои руки.
— В вашем присутствии мужчинам очень сложно держать себя в руках, — сказал он с нарочитой укоризной.
— Может быть, потому, что я не хочу, чтобы вы держали себя в руках? Но будьте уверены, к другим мужчинам это не относится.
— Да, конечно, не относится. Я не имел в виду ничего такого. Простите меня. Думаю, Уильям обрадовался бы, узнав, что его слова произвели на меня должный эффект.
Он сразу же пожалел о том, что не смог сдержать свое раздражение. Улыбка сошла с лица Женевьевы, а во взгляде появились тревога и грусть.
— Слова? Что он вам обо мне наговорил? — спросила Женевьева. — Наверняка какие-то гадости. — Она старалась говорить непринужденно. Но во взгляде сквозило напряжение.
— Ничего особенного, — нетерпеливо махнув рукой, проговорил Бенедикт. — Прошу вас, не беспокойтесь. — В эту минуту он злился не только на Уильяма, но и на самого себя. Ведь сейчас он ведет себя как ревнивый юнец. Какое ему дело до любовников Женевьевы, даже если они действительно существовали?
— Кстати, что вам сказал доктор Макнейл? Вам уже лучше? — Бенедикт поспешил перевести разговор на другую тему.
— Доктор Макнейл говорит, что рука идет на поправку, — равнодушно глядя на Бенедикта, ответила Женевьева.
Сейчас у нее не было желания обсуждать с ним визит врача. Она понимала, что он задал этот вопрос просто из вежливости. На самом деле его это совершенно не интересовало. Женевьева почувствовала отчуждение, возникшее между ними после того, как он поговорил с Форстером. До этого Бенедикт смотрел на нее с нежностью и трепетом, искренне беспокоился о ее руке. Теперь все переменилось. Она его не узнавала.
— Бенедикт, Уильям… — начала она.
— У меня нет желания обсуждать с вами этого человека, — резко оборвал ее Бенедикт. — Уильям неинтересный, скучный человек.
— Скучный? — переспросила Женевьева. — Это отнюдь не главная его черта. Он ужасный человек и очень мстительный. Часто делает гадости исподтишка. Мне кажется, он сказал вам что-то… что-то неприятное. После разговора с ним вы сам не свой.
— Он не сказал мне ничего особенного. Если вы не желаете поддерживать со мной легкую непринужденную беседу, тогда, может быть, поднимемся в спальню и займемся делом?
— Бенедикт! — вне себя от изумления воскликнула Женевьева. — Что вы себе позволяете?
Он подошел к ней и улыбнулся коварной улыбкой соблазнителя:
— Почему вы так смутились? Вы же сами привыкли называть вещи своими именами. Меня всегда привлекали ваши непосредственность и прямолинейность.
Женевьеву нисколько не смутило его предложение, но тон очень обидел и огорчил. Еще никогда он не говорил так равнодушно, неуважительно и холодно. В эту минуту его интересовало удовлетворение собственных потребностей и ничего больше.
После того как Бенедикт поговорил с Форстером, она стала для него чужой, и прекрасно это понимала.
— Уильям по своему обыкновению наговорил про меня гадостей, не так ли?
Бенедикт недоуменно пожал плечами:
— Уильям — очень скучный и пустой человек. Какой смысл о нем говорить?
Женевьева опустила глаза, избегая встречаться с ним взглядом:
— Возможно, вы правы. Наверное, нам действительно стоит поговорить о чем-нибудь другом. — Она выдавила улыбку, взглянула на вазу, стоящую на небольшом кофейном столике. — Вы видите эти розы? Их прислал мне принц-регент на следующее утро после нашего визита в Карлтон-Хаус.
Бенедикт поднял бровь. Он заметил вазу, как только вошел в гостиную. Огромный букет желтых роз. Невозможно не заметить. Значит, их прислал принц? Этого следовало ожидать. Он ни за что не упустил бы возможности выразить свое почтение молодой симпатичной вдове. Вне всякого сомнения, эти цветы с далеко идущими целями. Хорошо еще, что желтые, а не красные розы.
— Я очень за вас рад, — процедил Бенедикт.
— Пятьдесят желтых роз, — продолжала Женевьева. — Конечно же это не более чем вежливый жест с его стороны. Но я все равно им рада. Я люблю, когда мужчины дарят мне цветы.
Она взглянула на розы, и лицо ее просветлело.
Бенедикт понял, что она неспроста завела этот разговор, намекая на то, что он, в отличие от ее поклонников, ни разу не прислал ей даже самого скромного букета. Но ведь Бенедикт с самого начала предупредил, что не станет посылать ей цветы и дарить подарки.
Черт возьми! Он ни разу в жизни не посылал цветы даже тем женщинам, с которыми у него была любовная связь. С какой же стати посылать их Женевьеве, с которой до недавних пор у него были чисто платонические отношения? Хотя, возможно, у них и будет физическая близость. Кто знает?
