Нина Бомонт - Карнавал в Венеции
— Неважно куда. Куда-нибудь. Цыгане от рождения обречены кочевать, не так ли?
— Могу я предложить тебе немного отдохнуть, прежде чем ты отправишься кочевать? — Лука засунул руки в карманы, чтобы не поддаться искушению хорошенечко ее встряхнуть и напомнить об опасностях, которые подстерегают на дорогах. Ему захотелось запереть ее, чтобы она осталась с ним навсегда, и утешать ее. А еще, да простит его Господь, он хотел даровать и себе, и ей наслаждение любовью.
Кьяра сделала шаг и покачнулась. В ту же секунду Лука был возле и подхватил ее на руки.
Его лицо было напряжено, и Кьяра поняла, что он в крайней степени возбуждения, и впервые призналась себе: как приятно сознавать, что тебя желают с такой страстью. И тут, наконец, она постигла, что происходит в ее сердце с того памятного вечера.
Те же чувства, по всей вероятности, испытывала ее мать. Она следовала велению своего сердца и уступила страсти своего избранника. Она верила, что эта страсть продлится вечно.
Когда Лука опустил Кьяру на кровать, она почувствовала, что устала бороться с собой и отказывать Луке в том, чего и сама хотела. Пришло время уступить.
Лука ощутил, как обмякло ее тело. И не только это. Что-то внутри нее покорилось, и он понял, что она позволит ему овладеть ею.
Однако теперь, когда она была готова ему подчиниться, Лука осознал, что не этого он хотел. Он не хотел, чтобы эта гордая девушка, так долго ему сопротивлявшаяся, сдалась, устав от борьбы. Он сможет торжествовать, но радости ему эта победа не принесет.
— Спи, — шепнул он и чуть коснулся ее губ. — Спи.
Вот и в этом ей отказано, подумала Кьяра. Может, все к лучшему. Она молча повернулась и зарылась лицом в подушку.
Томмазо доставил Кьяру к причалу у площади Сан-Марко, где ее ожидала лодка Луки.
После долгой, без сновидений ночи Кьяра чувствовала себя лучше, хотя душевная боль осталась.
Лодка, покачивавшаяся на волнах, была совсем не похожа на ту крытую рваной парусиной лодочку, на которой Кьяра приплыла в Венецию. В центре лодки была оборудована большая каюта — вся из полированного дерева с инкрустацией.
Когда она с помощью Томмазо уже собралась спуститься в лодку, то услышала за спиной голос Луки, окликавший ее. Кьяра обернулась и увидела Луку: черный плащ резко выделялся на фоне белого мрамора стены, на лице застыло напряженное выражение.
Их взгляды встретились, и Кьяра снова услышала свое имя, хотя губы Луки оставались неподвижными.
Сердце Кьяры переполнилось нежностью. Она подошла к Луке и, улыбнувшись, протянула ему руку.
— Поедем со мной.
Вот чего не хватало прошлой ночью, понял Лука. Ее внутренней силы. Чувства захлестнули его — желание, радость, облегчение! А если бы он заглянул в себя поглубже, может быть, увидел бы и еще одно — любовь.
Так, рука об руку, они пошли к лодке.
Глава восемнадцатая
Они молча стояли рядом, пока лодка пересекала лагуну.
Свежий солоноватый бриз дул им в лицо.
— Ты не замерзла? — наконец спросил Лука.
— Немного.
Он хотел спросить, не от страха ли она дрожит, но Кьяра опередила его, сказав:
— И это тоже.
— Ты читаешь мои мысли, Кьяра?
— Вообще-то нет. Но иногда я слышу твои мысли так явственно, будто ты произнес их вслух.
— Тогда слушай. — Он наклонился и прижался лбом к ее лбу.
— Не бойся.
— А еще?
— Дорогая, — прошептала Кьяра.
— Да, дорогая. — Впервые в жизни Луки это ласковое слово не показалось ему пустым звуком.
— Пойдем в каюту. Там теплее.
В каюте было уютно. На железной жаровне тлели горячие угли, распространяя тепло и запах фимиама. Стены, обитые желтым шелком, отражали свет масляных ламп, так что создавалось впечатление солнечного света.
В убранстве каюты присутствовал восточный дух: единственной мебелью были два длинных низких стола темного дерева, инкрустированных лазуритом, яшмой и кораллами. Вдоль стен лежали большие бархатные подушки, по которым были разбросаны разноцветные подушечки.
Кьяра оглядела все это великолепие и заметила в дальнем углу каюты широкое ложе, застеленное красным шелковым покрывалом.
На мгновение Кьяру охватила паника. Именно это место не раз появлялось в ее видениях как символ ее судьбы.
Но ведь она не сдалась в минуту слабости, напомнила себе девушка. Не дала соблазнить себя ни словами, ни вином, ни ласками. И силой никто не заставил. Решение принято ею сознательно. Она сама выбрала момент и пройдет этот путь до конца.
Ее руки почти не дрожали, когда она развязывала шнурок плаща.
Кьяра села на подушку, скрестив ноги под цыганской юбкой. Лука последовал за нею, ему хотелось немедленно заключить ее в объятия, но он сдержался. Сбросив плащ, Лука остался в простой белой рубашке без кружев и темных бриджах.
Оглядев подносы с яствами и графины с вином, которыми были заставлены столы, Кьяра заметила:
— По-моему, для одного человека еды здесь слишком много. — Она посмотрела на Луку с подозрением. — Или ты с самого начала решил, что поедешь со мной, не дожидаясь моего приглашения?
Лука сел с ней рядом и, прежде чем ответить, взял со стола гроздь крупного черного винограда и откинулся на подушки.
— Мне нравилось думать, что я могу отпустить тебя одну, но ведь никогда не знаешь, как именно поступишь, когда настанет момент. Тебе это знакомо?
Ей понравилась его откровенность, но захотелось задать еще кое-какие вопросы.
— В тот день, когда я чуть было не ушла из твоего дворца, ты сказал, что не отпустишь меня. Что с тех пор изменилось?
— Какая разница? Зачем тебе об этом знать? Тем более что тебе известно о моих намерениях больше, чем мне.
— Я уже говорила, что мой дар — не главное в моей жизни. Я не хочу от него зависеть. Это было бы слабостью.
— Кьяра! — Лука отбросил виноград, почти к нему не притронувшись.
— Что?
— Сделай исключение. Загляни в меня. Ты увидишь, что тебе нечего бояться.
Кьяра покачала головой. Она знала, что его переполняет желание. Что она ему нужна для какой-то неизвестной цели. Но боялась, что не увидит в его душе ни малейшей искорки чувства, созвучного ее собственному.
— Нет, я не хочу.
— Когда ты лежала без сознания, я обещал, что больше никогда не посажу тебя в клетку. Я этого не сделаю, как бы сильно ни хотел.
Его слова немного успокоили Кьяру. Он дал ей шанс. Если она его использует, то останется свободной.
— Кьяра, можешь мне сказать, чего ты хочешь?
Он поднял руку, но тут же опустил. Он не дотронется до нее. Первый шаг должна сделать она.
