Нина Бомонт - Карнавал в Венеции
— Прочь с дороги, Кьяра! — взревел Лука.
— Нет. Послушай меня, Лука!
— Пусти меня! — Он посмотрел в сторону, чтобы убедиться, что его враг не скрылся, а потом снова взглянул на Кьяру и немного смягчился. — Отойди в сторону.
— Лука, прошу тебя. — Она почти прижалась к нему. — Он мой брат.
— Твой брат? — не сразу понял Лука.
Ренцо между тем поправлял разодранные кружева рубашки. Чертами лица они с Кьярой были не очень похожи, но у обоих были глаза цвета морской волны.
— Каким образом он оказался твоим братом? Да он картежник и гоняется за каждой юбкой, как Джакомо Казанова.
Ренцо отвесил Луке поклон и представился с дерзкой улыбкой:
— Лоренцо Санмарко, к вашим услугам.
— Марко Парадини был его отцом, — пояснила Кьяра. — И моим тоже.
— Я думал, ты не знаешь, как зовут твоего отца. — Луке доставило удовольствие увидеть, как Кьяра в замешательстве опустила глаза. — И ты еще уверяла меня, что никогда не лжешь. Если бы вы доверились мне, синьорина, я бы в первый же вечер рассказал вам все о вашем отце.
— Я тебя боялась. Боялась, что используешь это против меня.
— Поверь мне, имя твоего отца не раскрыло бы шире мои двери для тебя.
— Разрешите предложить, — вмешался Ренцо, — пойти в какую-нибудь кофейню и продолжить нашу беседу в более приятной обстановке. — Он усмехнулся. — Если только вы не предпочитаете удовлетворить любопытство зрителей. — Поодаль действительно уже собралась небольшая толпа.
— Мне не о чем с вами беседовать, синьор, ни в кофейне, ни где бы то ни было еще. Пойдем, Кьяра. Я отведу тебя домой.
— А мне есть о чем поговорить с братом.
— Кьяра. — Лука взял ее за локоть.
— Мне что, напомнить тебе об обещании, которое ты мне дал?
Вздохнув, Лука отпустил руку Кьяры.
Ренцо не без удовольствия наблюдал за этой сценой. Хотя сам он умудрялся держаться в границах легких увлечений, не затрагивавших его сердце, юноша без особого труда распознал в Луке человека безнадежно влюбленного.
— Мы выпьем кофе у Флориана и поговорим. А потом я провожу ее до самого вашего порога. Если, конечно, она пожелает вернуться в палаццо Дзани, — добавил Ренцо с лукавой улыбкой.
— Вы знаете, кто я? — удивленно спросил Лука.
— Как я мог не узнать одного из героев, оберегающих Венецию, чтобы такие люди, как я, могли жить в свое удовольствие.
Кьяра увидела, как потемнели глаза Луки и сжались его губы. Она тронула его за рукав и сказала:
— Не надо.
— Но ты вернешься домой? — тихо спросил он, ужаснувшись тому, как ему стало больно при мысли, что она может не вернуться. Он провел пальцем по ее щеке. — Вернешься?
— Да. Я вернусь.
Она взяла под руку Ренцо, и тот повел ее сквозь толпу зевак по направлению к площади Сан-Марко. Лука долго смотрел им вслед.
День уже клонился к вечеру. Кьяра вошла к себе и прислонилась к закрытой двери. Она была без сил. Слезы подступали к горлу. Все кончено, думала она. Все, ради чего она жила три года, рухнуло. Ее мать умерла в нищете и страданиях, а она отправилась в полный тягот путь из Рима в Венецию, не гнушаясь никакой работой. Она лгала, попрошайничала и воровала. Она пожертвовала бедняжкой Донатой. Все ради мести.
И что же?
Ее отец умер. А пока она добиралась до него, успела отдать сердце человеку, которому было нужно только ее тело.
— Приятно провела время?
При звуке любимого голоса Кьяра открыла глаза, и слезы градом покатились по ее лицу. Она попыталась их унять, но они все лились, словно внутри у нее был скрыт неиссякаемый источник.
— Ну! — потребовал он. Оказывается, он сидел, сгорбившись, за столом у нее в комнате.
— Да, очень. Спасибо, — ответила она сквозь слезы.
Ее рыдания наконец пробились в его затуманенную вином голову. Он выпрямился и со стуком поставил бокал на стол.
— Кьяра!
Та молчала, и он подошел к ней. При виде ее залитого слезами лица Лука неожиданно протрезвел.
— Что он тебе сделал? Я убью мерзавца, будь он проклят! — Откинув с лица волосы, он стал неуклюже утирать ей слезы. — Не надо, девочка, не плачь.
Кьяра хотела сказать, что Ренцо никак не повинен в ее слезах, но Лука продолжал размазывать пальцами слезы по ее лицу, шепча ласковые слова.
Рыдания сотрясали ее, и она уже не пыталась сдерживать их.
Лука поднял ее на руки и, опустившись на стул у камина, усадил ее себе на колени. Баюкая словно ребенка, он стал ждать, пока она успокоится.
Постепенно рыдания стали утихать, но не потому, что прошла боль, а потому, что силы ее истощились. Она еще долго лежала в его объятиях. В комнате уже сгустились сумерки, когда она наконец пошевелилась.
— Можешь рассказать мне, что случилось?
— Все оказалось напрасным, — прошептала она.
— Что? — не понял он.
— Я приехала в Венецию, чтобы отомстить, а он умер.
— А-а. — Лука откинул пряди волос с ее лица. — Марко Парадини? — Он уже забыл, что сердился на нее за скрытность.
Она кивнула, и ее глаза снова наполнились слезами.
— А твоя мать?
— Она была его любовницей. Она всем пожертвовала ради него, переживания преждевременно состарили ее, и тогда он всех нас выкинул на улицу. Я все еще вижу, как она стоит на коленях посреди грязной улицы, умоляя сжалиться хотя бы над детьми, которых она ему родила. А он сказал, что уже достаточно заботился о потаскушке и ее отродьях, прижитых вообще неизвестно от кого. Спустя неделю моя мать заболела, и я пошла туда, откуда нас выгнали, в надежде на помощь. Но он уехал. Служанка сказала, что он вернулся на родину — в Венецию. Тогда я поклялась, что разыщу его. И я его нашла, — горько улыбнулась она. — Но мертвецу не отомстишь.
— Ты поэтому плакала?
Кьяра кивнула.
— А Санмарко? Он тебя не обидел?
— Зачем ему обижать меня?
— А зачем мужчины обижают женщин?
— Он мой брат, — сказала Кьяра, помолчав. — Пусть только по отцу, но у него доброе сердце, и с ним тоже поступили несправедливо. Может быть, даже хуже, чем со мной. Моя мать по крайней мере меня любила.
Лука нежно гладил ее волосы, и девушке было приятно ощущать его тепло. Как просто отдать сейчас Луке то, что в душе уже и так принадлежало ему. Но слишком свежо воспоминание о судьбе ее матери.
— Мне надо идти, — заявила она, вставая.
— Куда?
— Куда-нибудь. Я приехала в Венецию, чтобы найти отца. Его нет, и больше мне здесь делать нечего, — с горечью в голосе сказала она. — Поеду в Падую, заберу сестру, а потом…
— И куда потом? — В душе Луки бушевала буря, но он старался говорить спокойно.
— Неважно куда. Куда-нибудь. Цыгане от рождения обречены кочевать, не так ли?
