Роберта Джеллис - Песнь сирены
– Вильям, я люблю тебя.
– Ты говоришь так для того, чтобы мне было легче? – пробормотал он.
Вильям не отстранился и не посмотрел на нее, а его рука оставалась неподвижной под ее пальцами. Элизабет видела только густую бороду, опущенные уголки его чувственного рта, широкие скулы, блестящие кончики загнутых вверх ресниц.
– Закрой дверь, Вильям, – сказала она нежно.
На мгновение он застыл. Потом повернул к ней голову.
– Элизабет?
Она не ответила, только отпустила его и сделала движение рукой к узлу своего платка. Это безумие, подумала она, подвергать опасности жизнь Вильяма, мучить его и себя ради человека, которому от этого не будет никакого вреда, кроме уязвленного самолюбия. Нет, даже и этого не будет, поскольку он никогда ничего не узнает. Никакого вреда ни одному живому созданию во всем мире, а для нее и Вильяма это нечто большее, чем надежда на спасение…
И если это грех в глазах Господа, он, сама добродетель, иона, само милосердие, будут поняты и пропущены.
Вильям не сделал ни одного движения, пока она не распустила волосы. Со вздохом, похожим на рыдание, он пошел в переднюю комнату, закрыл дверь и запер ее на засов.
Возвращаясь, Вильям опять замер на пороге спальни. Элизабет уже сняла не только платок, но и верхнее платье. Линии ее стройного тела явственно проступали под тонкой рубашкой. Застигнутая врасплох, Элизабет не стала изображать стыд или испуг. Она нежно улыбалась, глядя в жаждущие глаза, которые, казалось, пожирали ее, и прекрасно сознавала, что именно остановило Вильяма.
– Иди же, – сказала Элизабет. – Ты знал, что я худа, но, надеюсь, не так ужасна, чтобы превратить тебя в камень, как Медуза.
Глаза Вильяма засверкали. Несколькими крупными шагами он преодолел расстояние, разделявшее их, и прижал Элизабет к себе.
– Может быть, не всего, – засмеялся он, – но одну часть моего сердца ты уже превратила в камень. – Он зарыл свое лицо в ее волосы. – Я не знаю, кто ты в глазах других, Элизабет, но для меня – самое прекрасное создание на свете. Ты прекрасна, любимая. Смотреть на тебя – рай и ад одновременно, поэтому я радуюсь и горю огнем.
У Элизабет перехватило дыхание. Вильям никогда не говорил ей подобных слов. Прежде они были слишком молоды, слишком уверены в долгой жизни, чтобы возникла необходимость в таких словах. С другой стороны ее нельзя было назвать совершенно неопытной в сексуальном отношении. Они с Вильямом достаточно экспериментировали до того, как их разлучили. Однако сексуальное наслаждение Элизабет, казалось, застыло на этой отметке. Моджер считал ее холодной и не сомневался в этом. Его небрежные попытки подготовить жену к совокуплению не приводили ни к чему, кроме отвращения, и сам акт превращался в нечто, требующее стоицизма, вроде порки.
Но Элизабет никогда не переносила свое отвращение к совокуплению с Моджером на совокупление как таковое.
Поэтому слова Вильяма – больше, чем слова, доказательство его страсти – так возбуждающе подействовали на Элизабет.
– О, Вильям! – вздохнула она, целуя его шею и ухо.
Он сказал что-то, но Элизабет не расслышала. Его руки стали ласково гладить ее тело. Затем он попытался снять с нее рубашку, которая мешала прикоснуться к коже Элизабет. Она была готова, даже желала снять ее, и, как только это сделала, сразу задохнулась в объятиях Вильяма. Грубая шерсть его плаща коснулась нежной кожи груди и живота.
Это неудобство следовало исправить – Вильяму нужно было раздеться. Элизабет наблюдала с нарастающим возбуждением, как обнажается его крепкое тело. Она не думала о том, что раньше без малейшего возбуждения смотрела много раз на обнаженных мужчин.
Элизабет вообще не думала ни о чем, а только усиливала их обоюдное желание прикосновениями и поцелуями. Сняв, обувь и чулки, Вильям вновь крепко обнял ее, и Элизабет сделала инстинктивное движение бедрами, от которого Вильям задохнулся. Он поднял ее и понес к кровати, но на полпути наклонился и начал целовать груди и соски любимой.
Элизабет кусала губы, чтобы не закричать от возбуждения. Она стонала и трепетала в руках Вильяма, покусы вала его шею, пыталась достать гениталии, но не могла. Она, задыхаясь, произносила его имя и слово «пожалуйста», чувствуя, что умрет, если тотчас не получит удовлетворения нестерпимому желанию, овладевшему ею.
Вильям чувствовал себя соответственно. Его жена была пассивным партнером, никогда не отказывающим, но и не показывающим какого-либо удовлетворения, хотя, утолив свою страсть, Вильям честно пытался доставить ей удовольствие. Кроме скучной уступчивости Мэри, Вильям знал только практичные ласки шлюх. Поэтому поведение Элизабет было новым для него и настолько возбуждающим, что он почти потерял контроль над собой. Он знал, Элизабет готова к близости. Вильям хотел положить ее на кровать и взять, но не мог. Как только он брал в рот сосок, Элизабет начинала извиваться и стонать. Как только ее спина касалась кончика его затвердевшего копья, горячий поток удовольствия разливался по всему его телу.
Вильяма охватила такая сильная дрожь, что он опасался уронить Элизабет Наконец он положил свою ношу на кровать и лег на нее сверху Она вскрикнула, когда Вильям вошел в нее. Он прекратил толчки, боясь причинить ей боль, но Элизабет стала помогать ему, и он продолжал в предвкушении полного удовлетворения своей страсти.
– Подожди! – вскрикнула Элизабет, решив, что его вздохи означают конец. – Подожди меня! Подожди!
– Тише, – успокаивал он, целуя ее. – С тобой не зеленый юнец. Не торопись, доверься мне.
Она подчинилась, и Вильям сдержал слово. Через несколько минут он заглушил ее крики и свои стоны, припав ртом к рту Элизабет. Кончив, Вильям долго не хотел выходить из нее, сознавая, – это может уже никогда не повториться. Он приподнялся на локтях, чтобы Элизабет было легче, одновременно прикрывая собой и тем самым сохраняя тепло.
Ее волосы были в беспорядке, но глаза, похожие на застывшую воду, светились удовлетворением.
– Я никогда не знала.. – шептала она. – Не знала…
Вильям был изумлен. Он поднял голову повыше. – Ты хочешь сказать, что все эти годы…
– Не так уж много лет. Он никогда не приходил ко мне после зачатия Джона… и можешь быть уверен, я не звала его. Он думает, я холодная…
– Холодная? Вот идиот!
Элизабет улыбнулась: такая страсть прозвучала в голосе Вильяма!
– У каждого свой вкус, – сказала она. – Уверяю тебя, мне все равно, что он обо мне думает, лишь бы оставил меня в покое.
– Слава Богу и за это, – проворчал Вильям.
– Тебе не нужно бояться, любимый. Есть только ты. Я не переживу его прикосновения. Никогда!
