Мэри Брэддон - Любимый враг
– Но в ней нет ничего, что затрагивало бы вашу или мою жизнь? – спросила с некоторой тревогой Грейс.
– Нет, нет, нет. И намека на это. Я писал роман в то время, когда пытался забыть вас, и тем более стремился забыть самого себя. И тени, о которых я говорю, не напоминают нас с вами ни в малейшей степени. Это неприятная книга, исследование людской низости и несчастий, которые ограниченные люди навлекают сами на себя, несчастий будничных, серых, словно пепел. И они все нарастают, углубляются и в конце концов приводят к кровавой развязке. Но там есть один лучик света, один действительно хороший человек, городской проповедник низкого происхождения, некрасивый, нигде не учившийся, но человек, много читавший, подобный Христу. Я бы сжег роман, если бы не он. Он пришел на помощь мне и моему роману, когда я погружался в бездну отчаяния.
– Вы так говорите, словно не вы его создатель, не вы творец романа, словно у вас не было власти над персонажами.
– У меня не было такой власти, Грейс. Они приходили ко мне, таинственные, как тени во сне, и это я был в их власти. Я не мог сам создавать их и не мог менять.
Ей хотелось, чтобы он прочитал ей роман прежде, чем отправит в печать, но это было как раз то, что он никак не мог сделать. Он не в состоянии был читать вслух собственные слова.
– Я возненавижу свое сочинение, – ответил он. – Каждая неловкая фраза, каждое банальное слово сразу же бросятся в глаза и будут меня бесить. Я лучше принесу вам первый оттиск, сразу из-под пресса, и когда вы прочтете, то скажете, стоит ли мне стараться написать еще что-нибудь.
– Но вы напишете другой роман, и еще, и так далее, – весело ответила она. – Вы подарите мне второй мир, населенный странными или прекрасными созданиями, негодяями, такими же грандиозными, как мильтоновский Сатана, или столь же невинными, как его Ева. И моя жизнь в мире вашего воображения будет такой же интенсивной, как ваша собственная. Вы подарите мне второе существование, лучшее, чем реальная повседневность. Вы будете рассказывать мне о созданиях вашего ума и фантазии, правда, Артур? По мере того, как они будут воплощаться.
– Боюсь, что я не смогу от этого удержаться в обществе моей духовной половины.
– Но вашей духовной половине это никогда не наскучит, сколько бы вы о том ни говорили.
– Вы думаете? Могу представить себе, как искусство мужа становится невыносимо скучным для жены.
– Но не в том случае, если она любит его и его искусство.
– Ах, в этом-то вся суть дела!
Леди Перивейл вернуло к действительности из мира теней очень материальное вторжение Джона Фонса. В этот душный влажный день он приехал без предупреждения и нашел ее в саду вместе с мистером Холдейном и мисс Родни. Они сидели за столом, усеянном новыми журналами и книгами старых поэтов в тех миниатюрных изданиях, которые так легко всюду носить с собой и трудно не читать.
– Я решил, что могу рискнуть явиться неожиданно, – сказал Фонс, – так как у меня есть очень важные новости для вас, миледи.
– Неужели!
– Клеветническая заметка, наглейшая клеветническая заметка, – ответил Фонс, доставая из кармана газету.
– Где! Где! В какой газете? – возбужденно восклицали Грейс и Сью.
– Странно, однако, напечатано в самой респектабельной светской газете, хотя и довольно ограниченным тиражом, – отвечал Фонс, – в газете, которая, насколько мне известно, еще никогда никого не задевала таким образом. Это в «Бонтон и Крикет Ревью», она печатается в Кенсингтоне и распространяется, главным образом, в южном Лондоне.
Он вручил газету леди Перивейл, которая поспешно листала ее, но была слишком возбуждена, чтобы читать вслух.
Да, это была очень уважающая себя газета, она сообщала о танцах в Тутинге, домашних спектаклях в Норвуде, а также в домах на Талс-Хилл, описывала платья и шляпки, давала рецепты кремов и варений, которые делаются без добавления вина. Здесь были также советы, как красить волосы в золотистый цвет и чистить лайковые перчатки. Целые страницы были посвящены придворным новостям и урокам игры в крикет. Присутствовал здесь и обязательный рассказ из ультра-светской жизни. Можно было также прочитать о буднях музыкальной знаменитости. Одним словом, здесь были все приятные и приличные новости, что и должны были присутствовать в светской газете. И здесь же, среди всей этой вящей респектабельности, словно отвратительный прыщ на красивом лице, бросались в глаза три зловредных абзаца о путешествии вдвоем леди Перивейл и полковника Рэннока. В первом абзаце описывалось удивление друзей леди при встрече с ней, путешествующей с человеком сомнительной репутации. Во втором обсуждался вопрос, почему бы при свободе нравов, что дарована концом века, светской женщине и не позволить себе путешествие с любым джентльменом, без опасения вызвать скандал в обществе. Третий абзац, самый грубый по тону, заканчивался куплетом из Попа.[34]
Пусть супруга Цезаря чиста, как первый снег,Мне с любимым слаще жить в царстве пылких нег.
– Какая гадость! – воскликнула Грейс, вспыхнув до корней волос и с яростью отшвырнув газету прочь.
– И вы не советовали мне пускать в ход кнут против негодяя, который это написал, – сказал Холдейн, прочитавший все три абзаца через ее плечо.
– И сейчас не советую, – категорически ответствовал Фонс, невольно отстраняясь от него. – Нам нужно было клеветническое заявление, заявление грубое, и мы его получили. Теперь мы возбуждаем дело против владельца «Бонтон». Но это не значит, что мы должны совершать ошибку и сразу же оскорблять его. Нет, сэр, мы подадим в суд на владельца, издателя и редактора «Бонтон» и будем настаивать на примерном возмещении убытков.
– Убытков! – вскричала Грейс. – Неужели вы полагаете, что мне нужны деньги этого отвратительного субъекта?
– А может быть, подать в уголовный суд и спровадить негодяя в тюрьму? – спросил Холдейн.
– Не думаю, сэр. Адвокаты миледи и господа Хардинг и K° вплотную занимаются делом вместе со мной, и мы пришли к заключению, что уголовный процесс нежелателен.
– Но почему публикация появилась спустя столь долгое время после возникновения слухов?
– Очень существенный вопрос! – сказал Фонс. – Видите ли, слухи в фешенебельном обществе не скоро пересекают Темзу и просачиваются в Тутинг. Владелец, он же издатель, живет в Тутинге, и, наверное, для него эти клеветнические слухи явились новостью. Я рад, что он не услышал их раньше, иначе у нас не было бы времени подготовиться к ведению этого дела как следует.
Мисс Родни подняла с земли «Бонтон» и, нахмурившись, стала читать злокозненную заметку.
