Селеста Брэдли - Самозванец
Даже пребывая в полубессознательном состоянии, Далтон понял, что ему нравится лежать на коленях у женщины. У него не часто появлялась такая возможность. Накатывающееся забытье не помешало ему решить, что в будущем нужно обязательно исправить эту ошибку.
Он слышал, как над его головой миссис Симпсон рылась в своем ридикюле, при этом что-то мягкое выпало из ее сумочки, попав прямо в глазницу. С трудом подняв руку, он нащупал маленький тряпичный мешочек. Слово «саше» промелькнуло в его затуманенной голове, но это казалось не совсем верным. Саше обычно приятно пахли. От этого мешочка исходил резкий и далеко не приятный травяной запах.
– Что здесь? – пробормотал он. – Это чай?
– Боже, вы снова очнулись! Нет, не чай, это кошачья мята.
Он мгновение обдумывал услышанное.
– Зачем вы носите с собой кошачью мяту?
Она продолжала рыться в сумочке.
– Для кошек, конечно же.
Это было логично. Роза тоже любит кошек.
– У вас много кошек?
– Ни одной, – ответила она. – Беатрис не разрешает держать их в доме.
Далтон попытался осмыслить сказанное, но не смог. Он потянулся к карману сюртука и опустил туда тряпицу. Не хотелось потерять кошачью мяту.
– Вот! Нашла!
Ридикюль приземлился ему на брови. Если бы не бусинки, буквально впившиеся в глаза, его холодная тяжесть могла унять пульсирующую в голове боль. Потом кто-то жестокий воткнул в его нос доставший до самого мозга острый шип, и он напрочь забыл о сумочке.
– Черт побери! – Он резко сел, сбросив с себя ридикюль и оттолкнув раздражающую руку, которая замерла перед его носом. – А это зачем?
– Мне надо было привести вас в чувство.
– Я и так не спал. По крайней мере мне так кажется. Лучше бы я потерял сознание!
Его нос горел, а голова пульсировала так сильно, что казалось, будто глазные яблоки вот-вот выскочат из глазниц.
Как он ненавидел эту женщину! Он с полной уверенностью мог поклясться, что ненавидел ее сильнее, чем кого-либо в своей жизни, возможно, за исключением одного угреватого мальчишки, с которым вместе учился в школе. Мальчишка наградил его прозвищем Пупсик Далтон и использовал любую возможность, чтобы унизить его.
Так продолжалось до тех пор, пока подросший на два дюйма Далтон, спокойно готовя уроки, не просидел на обидчике полдня. Только после этого поверженный противник согласился называть его Монти. С того момента у него быстро наладились отношения и с другими мальчишками в школе.
Конечно, Монти остался в далеком прошлом. В его жизни не было места для мальчишеских раздоров и забав. Жизнь оказалась слишком серьезным делом, чтобы тратить ее на такую ерунду. С тех пор, когда еще совсем юного Далтона вызвал Ливерпул, чтобы отчитать за какую-то мальчишескую проделку, голос старика эхом отзывался в его голове.
– Предстоит слишком много сделать, и нельзя тратить время на легкомысленные поступки. Когда будешь готов к тому, чтобы занять свое место в палате лордов, ты должен помнить об этом. Для мужчины главное – ум. Воспитай свой ум, и ты воспитаешь мужчину!
Поэтому Далтон закрыл свое сердце и свою душу точно так же, как отложил в сторону крикетную биту и коньки. Монти же был отправлен в сундук на хранение, идо недавнего времени от него не было никаких вестей.
До позапрошлой ночи.
– Сэр? Сэр, вы меня слышите? Может, еще нюхательной соли?
Боже милостивый, только не это! Далтон с трудом вынырнул из прошлого и обнаружил, что его голова снова комфортно покоится на ее мягких коленях, прикрытых многочисленными юбками. Она просто сама мягкость, решил он мечтательно. Была бы слишком худой, он бы почувствовал ее косточки. Была бы слишком пухленькой, он вряд ли смог бы так легко повернуться лицом к ее талии, чтобы прижать свой ноющий лоб к ее мягкому животу.
– Сэр Торогуд?
– Угу.
– Вы что, обнюхиваете меня?
– «Обнюхиваете». Какое замечательное словечко! Полагаю, именно это я и делаю.
– Понятно. Вы уверены, что это прилично?
«Прилично».
Это словечко не было замечательным. Это было давящее и холодное слово. На самом деле из всего литературного английского языка слово «прилично» было, вероятно, его самым нелюбимым.
– Сэр? Не засыпайте снова, сэр.
– Тогда поговорите со мной. Расскажите… о своем муже.
Холодные пальцы на его гудящей голове.
– Ну хорошо, если это поможет вам не спать.
– Как вы с ним познакомились?
– Я была знакома с его сестрой, поскольку работала волонтером в госпитале. Она несколько раз приглашала меня на обед, там я и познакомилась с ее младшим братом Бентли.
– И он вам понравился?
Он почувствовал, что она пожала плечами. Это движение отозвалось восхитительным эффектом на ее талии.
– Не сразу, хотя многие считали его довольно красивым. Мужчины обращали на меня так мало внимания, что я и на внимание с его стороны не рассчитывала. Он казался дружелюбно настроенным, не более.
– Как же в таком случае получилось, что вы вышли за него замуж?
– Как раз перед тем, как мой отец… скончался, подразделение Бентли было призвано на действительную службу. Он отправлялся на войну и был полон пыла и романтики. До того как отправиться на Пиренейский полуостров, прямо на похоронах, Бентли сделал мне предложение. Думаю, я приняла его от удивления, ну и, пожалуй, от облегчения.
– Облегчения?
Ее пальцы продолжали скользить по его волосам. Он подумал, что она вряд ли сознает, какое движение совершает ее рука. В этом тумане она казалась другой, более… приятной. Искренней и доброй, такой, какой ее описывала Агата.
– Облегчения при мысли, что у меня будет собственный дом, будущее, семья.
– А потом его убили?
– Да. А я осталась в полной зависимости от Беатрис.
Она замолчала. Далтону не хватало ее нежного голоса, потому что, слушая ее, он чувствовал, как затихают удары в голове, а мозг проясняется.
– Расскажите мне о ваших занятиях рисованием.
Казалось, она внезапно напряглась.
– Право, не стоит об этом и говорить.
– Но вы проявляете такой интерес к рисованию, а ваша племянница сказала мне, что вы очень хорошо рисуете. Как вы научились рисовать?
Он почувствовал, что она расслабилась, и спустя минуту ее пальцы возобновили свое восхитительное движение.
– Моя мать любила рисовать и писать маслом. В моих самых ранних воспоминаниях я вижу, как она направляет мою руку с карандашом, помогая мне нарисовать цветок. После ее смерти я начала рисовать сама, это помогало мне не забывать ее. В конечном итоге я рисовала, потому что у меня не было выбора. Рисование было способом хоть ненадолго отвлекаться от тягот жизни. Мечтать.
– А о чем вы мечтали? – шепотом спросил он.
