Моника Бернс - Прекрасная куртизанка
Перед его мысленным взором снова возникла соблазнительница, держащая в руках банан. Он втянул воздух в легкие. Воспоминание об этом представлении сразу заставило его напрячься. За считанные секунды его плоть обрела твердость. Когда Аллегра проглотила кусок банана, ему безумно захотелось, чтобы она прикоснулась к его члену губами, взяла его в рот. Даже по ночам его продолжали мучить эти видения. Целую неделю, лежа по ночам без сна, он прибегал к помощи своей руки, чтобы утолить плотский голод. Но это не могло заменить умелого рта Аллегры и ее языка.
Нет, он должен перестать думать о ней, пора прекратить все это. Но для этого надо отправить ее в Марракеш. Отослать обратно к Шафтсбери. От этой мысли он поморщился. Отдать ее своему кузену? А с какой, собственно, стати? Одна мысль о том, что он вернет ее виконту, вызывала у него волну протеста и будила самые примитивные инстинкты. Это говорило о том, что он утратил способность рассуждать трезво. За пятнадцать лет, проведенные в Марокко, он смог расстаться со всеми своими страстями. Но меньше чем за две недели Аллегра сделала с ним то, что еще никому не удавалось.
Сильная рука легла ему на плечо, он оглянулся и увидел, что рядом с ним стоял Джамал. Он тоже смотрел на горы.
— Вы уверены, Шахин, что женщину стоит держать здесь против ее воли?
— Это, конечно, нехорошо, но необходимо.
Он пожал плечами. На Джамала он не смотрел.
— Все дело в виконте, который разыскивает вас? Он ваш кузен?
Вздохнув, Шахин кивнул:
— Он не такой уж близкий родственник, но как-никак член семьи. Когда я жил в Лондоне, встречал его пару раз.
— Может, у него письмо от вашего отца.
В голосе Джамала послышалось осуждение.
— Если даже и так, у меня нет никакого желания читать его.
Они оба замолчали. Джамал наклонился и, взяв в руку горстку земли, растер ее пальцами. Выпрямившись, внимательно осмотрел ее. Словно придя к какому-то решению, бедуин протянул руку и показал землю Шахину:
— В ней есть зола. Она осталась от тех, кто был здесь до нас. То, что умирает, превращается в пыль, и земля все вбирает в себя.
Он посмотрел, как земля ссыпалась между пальцев с руки Джамала. Иронически улыбнувшись, шейх наблюдал за тем, что делал бедуин.
— Полагаю, ты меня к чему-то готовишь.
— Кости наших предков превращаются в пыль, но память — это совсем другое. Она остается с нами до самого последнего дня. — Джамал посмотрел на горы. — Прошлое оживает тогда, когда мы меньше всего этого ожидаем, и начинает нас мучить.
Шахин поморщился:
— Я никогда и никому не рассказывал о своем прошлом. Почему ты думаешь, что я сделаю это сейчас?
— Я не рассчитывал, что вы захотите открыться мне. — Джамал пожал плечами. — Но я всегда считал вас своим сыном, которого у меня никогда не было. Поэтому и не могу молчать. Эта женщина — напоминание о вашем прошлом. Если вы будете держать ее здесь, то никогда не сможете избавиться от демонов, скрытых внутри вас.
— Аллегра останется здесь для того, чтобы не осложнять переговоры и заключение договоров. Мы оба знаем, что может случиться, если англичане или французы узнают, кто я такой на самом деле. Нассар не разглашает эту информацию только потому, что боится гнева султана.
— Вы являетесь членом совета Халида, и вполне естественно, что вы ведете эти переговоры. Вы были и остаетесь нашим человеком. — Лицо Джамала вдруг стало печальным. — Вы помните тот день, когда я нашел вас, Шахин?
— Конечно, — проговорил тот озадаченно. — Я был не слишком благодарен тебе за это.
— Это правда. — Губы бедуина тронула улыбка. — Для человека, который находится при смерти, вы слишком решительно отказывались от моей помощи.
— Но ты не послушал меня.
— Я помню, что вы говорили, — тихо сказал Джамал. — Вы были не в себе и несли какой-то бред о том, что вас мучает вина.
Его мышцы сразу напряглись, он встретил спокойный взгляд своего друга.
— Что бы ты там ни слышал, то был всего лишь бред умирающего человека. Ни больше ни меньше.
— Может быть, и так. За годом проходит год, и я спрашиваю себя: когда же вы вернетесь на свою родину, чтобы освободиться от воспоминаний, которые не дают вам покоя?
— Теперь мой дом здесь. Берберы — моя семья. Англия для меня больше не существует.
— Возможно, но мне кажется, что вам все труднее и труднее убегать от своего прошлого. Эта женщина разбередила старые раны, которые были нанесены прежней любовью.
— Все забыто, — проговорил он. — Присутствие Аллегры здесь только усложнило проблему, к которой мое происхождение имеет непосредственное отношение. Ничего более.
Джамал глубоко вздохнул.
— Вы еще более упрямы, чем Халид. Как будто и в самом деле одной с ним крови.
Шахин что-то проворчал в ответ на слова бедуина. Шейх Махмуд и в самом деле отличался упрямством. Но сказать, что он, Шахин, и шейх Махмуд одной крови, было высшей формой лести. Джамал хотел дать ему понять, что считает и всегда считал его достойным представителем племени берберов.
Постепенно на землю опустился мрак, последние лучи солнца исчезли. Лицо Джамала казалось совсем темным при таком освещении. Краем глаза Шахин увидел, что его друг обернулся и посмотрел на лагерь. Через мгновение тяжелая рука Джамала снова легла на его плечо.
— Помни, Шахин: не важно, что ты думаешь, но отец всегда будет нуждаться в своем сыне.
Сказав это, бедуин повернулся и зашагал в лагерь, оставив Шахина размышлять над его словами и любоваться вечерним пейзажем. В небе еще были видны последние багряные всполохи, которые быстро поглощались темнотой. Появилась полная луна, ее свет заливал горы и равнину бледным серебристым светом. Сегодня ночью ему придется приставить к лошадям охрану. Хотя Аллегра отдавала себе отчет, как опасно покидать лагерь, она тем не менее могла попытаться сбежать Эта женщина была слишком упрямой.
Где-то за его спиной послышался смех. Повернув голову, он увидел веер красных искр, взметнувшийся в небо.
Неподалеку от него жгли костер. На своей родине, в Англии, он никогда не чувствовал себя так хорошо. Наклонив голову, он посмотрел на землю под своими ногами. Джамал ошибался. Граф Пембрук никогда не нуждался в нем. Даже в то утро, когда умер Джеймс, его отцу он не был нужен. Более того, граф сказал ему, что умереть должен был он, а не его брат.
Запрокинув голову, он снова посмотрел в вечернее небо. К нему опять вернулась та боль, которую он испытал, войдя в Пембрук-Холл тем страшным утром: Он должен был все подготовить, чтобы Джеймс вернулся в дом, в котором он провел детство. И это была трудная задача. Сказать отцу о смерти брата было настоящим мучением. Его переполняла вина. Отец тогда сказал ему, что больше не хочет его видеть. Он никак не мог избавиться от горьких воспоминаний. Второй раз он оказывался виноват в смерти человека, которого отец любил. Со временем это превратилось в тяжкое бремя, и он пытался избавиться от него с помощью спиртного. В конце концов он уехал из Англии. Целый год беспробудно пил, валялся в постелях проституток, пытаясь найти в этом забвение. Борьба с самим собой изнуряла, он много раз находился на пороге смерти, он искал ее, но та все время обходила его стороной.
