Оливия Уэдсли - Заложница любви
Маркиз де Сун своим усталым, но любезным голосом объяснил ему, как дипломат, какие преимущества были связаны с таким назначением. Он особенно подчеркивал значение неофициальной работы, которая должна совершаться под покровом официального долга. Короче говоря: Жюльен будет фактически настоящим губернатором края в течение тревожного времени, которое приближается. Он должен подтянуть ослабшие вожжи, и ему представляется возможность, к которой так стремится каждый честолюбец, проложить свободный путь в хаосе и создать новое, лучшее положение вещей.
В руках его будет власть, явно только легальная, но на самом деле гораздо более широкая, и он может изменять по своему произволу или повелевать, если захочет.
Он условился с маркизом де Суном, что даст ему ответ на следующей неделе, и если он согласится принять назначение, то об этом будет официально объявлено, и он может считаться на службе министерства иностранных дел.
Жюльен, после разрыва с отцом, остановился в своем клубе и вернулся туда после свидания с маркизом де Суном. Там он встретил Колена и угрюмо засмеялся, когда Колен высказал удовольствие при встрече с ним. Жюльен сухо кивнул ему.
– Я думаю, вам нечего говорить об этом, – заметил он.
Колен милостиво улыбнулся и сказал:
– Что ж вы решили?
– Мне дана неделя на размышление, – ответил Жюльен.
– Хорошо! – воскликнул Колен, проклиная в душе медлительность и «дурацкую политику», как он называл ее, маркиза де Суна.
Он пристально поглядел на Жюльена.
– Это большая удача, – сказал он.
– Я удивляюсь, почему это предложено мне, – возразил Жюльен.
Колен вспомнил в эту минуту свой разговор со стариком отцом Жюльена и причину этого разговора. Мысль о смерти Дезанжа тотчас же пришла ему в голову, и он коротко произнес:
– Он умер, кажется, очень внезапно, вчера.
Колен внимательно присматривался к Жюльену, но не заметил у него никаких признаков особенного интереса. Жюльен молчал. Колен, однако, продолжал размышлять на эту тему. Графиня Дезанж была свободна теперь и богата. Конечно, она представляет прекрасную партию, но… в течение нескольких месяцев она должна будет жить очень тихо, и Колен горячо надеялся, что Жюльен поймет это.
Так это и было. Ничто касавшееся Сары не могло ускользнуть от Жюльена.
Когда он услыхал, что Шарль Кэртон покинул Париж, то решил принять назначение в Тунис, но только после свидания с Сарой.
В этот вечер, возвращаясь в свой клуб, он встретил Роберта.
– Знаете ли, как чудесно там? – сказал ему Роберт, кивнув головой в сторону Елисейских Полей, и добавил жалобным голосом: – Но Сюзетта себя убивает, ничего не хочет знать, тоскует!..
– Она больна? – поспешно спросил Жюльен.
– Она ужасно печальна и чувствует себя совсем разбитой. Конечно, смерть дяди Коти была для нее ударом. Но ведь никто не мог желать, чтобы бедняга продолжал жить.
Жюльен рассказал ему о своем назначении в Тунис.
– О, как чудесно! – воскликнул Роберт. – Какая это удача для вас! Знаете ли, Гиз, как только мои дела здесь устроятся, я, может быть, приеду к вам.
– Великолепно! – отвечал Жюльен. – Приезжайте. Это будет очень хорошо.
Он чувствовал к нему расположение, какое обыкновенно испытывает влюбленный ко всем добрым родственникам своей возлюбленной до своего брака с ней.
– Когда же вы отправляетесь? – спросил Роберт.
– Скоро, я надеюсь. Вот что, Роберт, не хотите ли оказать мне услугу и не скажете ли графине, что я получил это предложение и мне бы очень хотелось переговорить с нею об этом, если только она может уделить мне минутку.
– О, с удовольствием, дорогой! Я скажу ей об этом, но только одному небу известно, как она отнесется к этому. Женщины чертовски упрямы, и если они немного свихнулись, то уже не стараются бороться с унынием, им даже нравится это; горе является для них своего рода роскошью и, как я полагаю, доставляет им удовольствие.
Он весело простился с Жюльеном и отправился домой, наслаждаясь прекрасным вечером и сознанием того, что теперь его положение изменилось: он стал «сам себе господин» и может, если захочет, поехать в Африку. Эта мысль в особенности улыбалась ему.
Он купил большую коробку шоколада для Сары и пачку новых журналов; он попробовал шоколад, просматривая один из номеров журнала в такси.
Гак открыла ему дверь в комнату Сары.
– Миледи чувствует себя очень плохо и не может видеть вас, мистер Роберт, – сказала она.
Роберт обнял угловатую талию Гак. Если у нее была слабость к кому-нибудь, то именно к Роберту. Он заговорил с ней заискивающим голосом:
– Прекрасная и чрезвычайно могущественная Гак, впустите меня. Я принесу пользу миледи, вы увидите! Пустите только на одну минуту, мне надо кое-что сказать ей. Я готов ухаживать за вами, только пустите меня.
– Ну уж что поделаешь с вами? Ступайте! – сказала Гак улыбаясь. – Только не оставайтесь слишком долго и не волнуйте ее своим разговором.
Роберт уселся на край постели Сары, пришел в восторг от великолепного шелкового одеяла абрикосового цвета, сбросил с него лежащие газеты и поднес ей шоколад.
– Угадайте, кого я встретил, Сюзетта! – воскликнул он.
Сара улыбнулась, взглянув на него.
– Ну, если вы будете спокойны, не будете много разговаривать, то я скажу вам. Я знаю, что вы вряд ли можете ждать, поэтому я скажу вам сейчас. Я видел Жюльена Гиза. Он уезжает в Тунис и просил меня передать вам это. И знаете ли, Сюзетта, я потом поеду к нему. Это будет великолепно… Скажите, вы не больны? Я сейчас позвоню Гак.
Он вскочил.
– Нет, пожалуйста, не надо, – остановила его Сара. – Когда уезжает Жюльен Гиз?
– Разве я не сказал вам? Скоро, моя милая. Ах, я и забыл. Что я за осел такой! Память у меня как дырявое решето. Жюльен хотел прийти к вам, поговорить об этом. Просил меня передать вам это. Я не знаю, что он думает и можете ли вы сказать ему что-нибудь по этому поводу, но он дал мне это поручение к вам. Я сказал ему, что вряд ли вы можете принять кого-нибудь, поэтому вам не надо беспокоиться, если вы еще не совсем оправились…
– Я могу написать, – возразила Сара.
– Конечно. А что вы думаете, Сюзетта, о моем плане съездить к нему немного позднее? Жюльен был в восторге. Я думаю, что в октябре, когда все тут наладится, я смогу это сделать, не правда ли?
Сара что-то машинально ответила ему. У нее застряла в голове только одна-единственная мысль: Жюльен уезжает совсем… или, во всяком случае, на многие месяцы. Он покидает ее.
Эта мысль сразу прогнала у нее нерешительность и апатию последних дней, все равно как гонит первый резкий порыв холодного зимнего ветра еще оставшиеся засохшие мертвые листья. Апатия исчезла, и к ней снова вернулось воспоминание о том вечере, когда она поняла и приветствовала свою любовь.
