Анатомия любви - Дана Шварц
– Бернард, в нашу последнюю встречу… я ужасно себя чувствовала. И на самом деле не готова была поддерживать беседу.
Бернард поднял затянутую в перчатку руку в знак прощения.
– Все забыто, – заверил он. – Хотя не могу тебе не сообщить, что ходят разные слухи. Ты в последнее время сама не своя. Пропускаешь важные мероприятия. Стала практически призраком. Тебя не было видно несколько недель. Могут подумать, что ты избегаешь меня, – заметил он. – Глупо, я знаю.
– Я была нездорова. И это все, Бернард.
Бернард улыбнулся, но глаза остались холодными. Похоже, теперь они кружились быстрее остальных пар.
– Знаешь, я несколько раз заезжал в Хоторнден. Хотел нанести визит. Твоего экипажа не было.
– Не было? – удивилась Хейзел, надеясь, что голос звучит ровно. – Как странно. И странно, что ты обратил на это внимание.
Без предупреждения Бернард обнял Хейзел рукой за талию и притянул к себе в фигуре вальса. Она задохнулась от его самонадеянности.
– Встречалась с другим кавалером, да? – усмехнулся он.
Хейзел чуть не рассмеялась ему в лицо.
– Нет, – сказала она и споткнулась, стараясь поспеть за ним в танце. – Могу тебя заверить, что другого кавалера нет.
Взгляд Бернарда был холоден и равнодушен. Хейзел прежде не замечала, насколько он похож на своего отца.
– У тебя в холле стояли сапоги, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Сапоги джентльмена. Достаточно близкого, чтобы снимать обувь в твоем доме, хоть я и представить не могу, кто бы это мог быть. Будь это кто-то из нашего круга, полагаю, я бы уже услышал об этом. Богом клянусь, Хейзел, – он сжал руки девушки, причиняя боль, – если ты делаешь из меня дурака, я…
Вместо того чтобы закончить свою мысль, он ослабил хватку. Его волосы, аккуратно расчесанные и напомаженные, слегка подрагивали, выдавая волнение.
– Бернард, – мягко заговорила Хейзел, – это были старые сапоги Джорджа. Клянусь тебе. Я надеваю их на прогулку по саду или к ручью, чтобы не пачкать свои туфли.
Она почувствовала облегчение от того, что ее слова были отчасти правдой.
– О, – его лицо смягчилось, – ну что ж. Возможно, мне удастся увлечь тебя прогулкой по нашему зимнему саду? Уверяю, он чудесен осенью, особенно когда погода такая мягкая, как сейчас.
Хейзел огляделась. Никто не обращал на них особого внимания. Даже мисс Хартвик-Эллис, как правило, ревностно следившая за тем, чем занимается Хейзел, была увлечена флиртом с сыном датского посла и едва отрывала взгляд от светловолосого красавца, даже чтобы моргнуть.
– Наверное, нам следует взять с собой компаньонку? – сказала Хейзел.
– О, ерунда. – Бернард схватил Хейзел за руку и повел к черному ходу. – Ты собиралась пойти на какую-то кошмарную хирургическую демонстрацию в Старом городе со мной вдвоем!
Они стояли в крошечном коридоре для слуг, ведущем в кухню, который едва освещался мигающими газовыми лампами. Мимо с подносом сладостей прошел лакей, который вежливо отвел взгляд.
Хейзел попыталась отстраниться и вернуться в зал.
– Ну, вообще-то на демонстрации мы бы не были только вдвоем, но…
Не успела она закончить предложение, как губы Бернарда прижались к ее. Его язык влажным червем скользнул меж ее сомкнутых губ, заставив их раскрыться.
Губы у него были холодными и неприятными, а язык – липким. Какая-то часть мозга велела Хейзел отвесить ему пощечину и убежать прочь. Тысячи резких слов рядами выстроились в голове, но ей, похоже, было не под силу выдавить их из себя. Более того, ее телом тоже овладело странное онемение. Она могла лишь стоять, распахнув глаза, как рыба, и ждать, когда Бернард наконец оторвется от нее с удовлетворенным причмокиванием. Он утер рот рукавом, поигрывая бровями.
У Хейзел все внутри перевернулось, и она с трудом сдержалась, чтобы не скривиться, глядя на Бернарда – на его грубое лицо, пустой взгляд и влажно поблескивающие губы. Так вот он какой, поцелуй. О нем, вдохновляющем великих творцов, она читала в романах и поэмах. На самом деле он оказался более влажным, чем она представляла, и холодным.
Наконец к Хейзел вернулся голос, и она вырвалась из объятий Бернарда.
– Я не знаю, что, во имя всего святого, ты творишь, но ты погубишь нас обоих. Если кто-то видел, что сейчас произошло…
Бернард упер кулаки в бока и выпятил грудь.
– Что? Слуга? Твоя репутация ничуть не пострадала, Хейз. Я по-прежнему собираюсь на тебе жениться, так что можешь не беспокоиться.
На мгновение перед ее глазами мелькнула другая жизнь, где она побирается на улицах, где вынуждена переехать в Йоркшир и всю оставшуюся жизнь притворяться Джорджем Хейзелтоном. Возможно, она могла бы стать повитухой, безумной старухой, живущей в крошечной, полной трав, корней и дурно пахнущих снадобий лесной хижине и помогающей женщинам в беде. Она могла бы быть хирургом, учителем, ведьмой – страшной, но поучительной историей, которую рассказывали бы дрожащим дебютанткам перед первым выходом в свет. Легендой.
Но это видение длилось лишь миг, а затем исчезло, словно песок с ладони в ветреный день. У нее не было другого пути в жизни, кроме как стать виконтессой Алмонт, выйти замуж за Бернарда. И ей никогда больше не узнать ничьих поцелуев, кроме его.
Бернард наклонился и поцеловал Хейзел еще раз.
– Идем, – сказал он, снова хватая ее за руку. – Вернемся к гостям.
Хейзел позволила ему проводить себя по коридору для слуг в полный света и шума бальный зал. Она, оцепенев, шла вперед, не обращая внимания на то, что Бернард направился к оркестру и что-то прошептал на ухо главному скрипачу, тут же остановившему музыку.
Танцоры сбились с такта, дамы запутались в юбках. Бернард поднял вверх хрустальный бокал и пару раз постучал по нему ножом, привлекая внимание гостей.
Рядом, сияя улыбкой, стоял лорд Алмонт.
– Приветствую, приветствую всех, – нарочито низким голосом провозгласил Бернард. – Да, здравствуйте. Мой отец, виконт, и моя матушка, виконтесса, и, конечно, я хотим поблагодарить вас всех за то, что вы присоединились к нашему скромному празднику. Ежегодный бал – это традиция, которая невероятно радует меня и, надеюсь, будет радовать еще долгие годы. Прошу прощения за то, что прервал увеселения, но у меня есть небольшое объявление. Мы с прелестной мисс Синнетт обручились. Точнее, почти обручились. Хейзел, дорогая, ты станешь моей женой?
Картина зала перед глазами Хейзел сузилась в туннель, темный и размытый по краям. В ушах зазвенело, а на язык словно песка насыпали.
Все взгляды в зале впились в Хейзел, улыбки толпы напоминали оскалы. Внезапно платье показалось Хейзел удушающе-плотным, а руки и шея покрылись крупными мурашками. В зале стояла полная
