Дина Джеймс - Сцены страсти
Шрив посмотрел на свиную отбивную, печеное яблоко и зеленый горошек.
– Лучше покорми ее. Я не хочу, чтобы она упала в голодный обморок на сцене.
– А вдруг ее будет тошнить. Многие ничего не едят перед выходом на сцену.
Он пожал плечами.
– У меня никогда не было таких проблем.
– У тебя! – фыркнула Ада. – Ты сделан из железа. У тебя вообще нет нервов.
– Нервы – это роскошь, Ада, мужчинам они ни к чему. – Он снова взглянул на тарелку голодным взглядом, хотя только что поел. – Отдай это ей.
Когда Ада открыла дверь в крошечную каморку, служившую гримерной, Миранда была почти в невменяемом состоянии. Ее голубые глаза остекленели, руки и ноги похолодели от страха; она цеплялась руками за край туалетного столика и не отрываясь смотрела на свое отражение в зеркале. Ее голову покрывал венок из розовых шелковых цветов, а волосы были уложены в длинные белокурые локоны. Бледно-розовая ночная сорочка из муслина с глубоким вырезом на груди была надета под бархатный халат более темного оттенка, схваченный пряжкой на талии.
Слегка улыбнувшись и поцокав языком при виде такого прекрасного воплощения отчаяния, костюмерша прошла в комнату и поставила на стол тарелку.
– Поешь, девочка моя. До начала спектакля осталось меньше часа.
Миранда тихо застонала. Она лишь взглянула на тарелку и тут же отвела взгляд.
– Не хочешь, – сочувственно заметила Ада. – Ничего страшного. Я говорила ему…
Стук прозвучал одновременно со звуком открываемой двери.
– Готова, Миранда?
Девушка подняла глаза; ее лицо исказил страх.
Шрив вошел в комнату и встал сзади, положив руки на плечи Миранды. Наклонившись, он прижался щекой к щеке девушки и улыбнулся ее отражению в зеркале.
– Прекрасно, – похвалил он. – Конечно, для роли Джульетты нам надо было покрасить твои волосы в черный цвет.
– Помолчи-ка лучше. Разве эти невежды понимают, англичанка она или итальянка? Портить такие волосы краской было бы преступлением, – заявила Ада и поправила локон на плече Миранды. – Чистое золото, говорила моя бабушка о таких волосах. И они такие пышные. Мне даже не пришлось прикалывать ей шиньон.
– Прекрасный контраст с моими, – согласился Шрив, глядя на отражение в зеркале. – Он выпрямился. – Давай, Миранда, поешь. Нельзя допустить, чтобы ты упала в обморок на сцене.
Девушка лишь слабо покачала головой.
– Глупости. – Он придвинул к столу единственный свободный стул и отрезал кусочек отбивной. – Ну давай же.
Миранда отстранилась и закрыла глаза.
– Миранда, – строго произнес он. – Открой глаза и съешь кусочек.
– Я ничего не хочу, – с трудом выдавила она из себя.
– Конечно, не хочешь. Но ты все равно должна поесть. – Он поднес свинину к самому ее носу. – Я не хочу, чтобы твой дебют был испорчен обмороком. Как потом твои биографы будут писать об этом? Так дело не пойдет. К тому же я не хочу выносить тебя со сцены в бесчувственном состоянии. Ну, открой рот.
Неохотно она открыла рот, и он положил ей туда кусочек отбивной.
– Жуй как следует. – Он отрезал кусочек и себе и, улыбаясь, с аппетитом начал есть, наглядно демонстрируя, как она должна жевать.
Отбивная показалась ей совершенно лишенной вкуса и застревала в горле. Когда она наконец подавилась, Ада быстро сунула ей в руку стакан воды.
– Может быть, нам не стоит заставлять ее?
– Ерунда. – Шрив подцепил вилкой кусок печеного яблока. – Я знаю, тебе это понравится, Миранда. Я сам съел две порции.
Миранда с ненавистью посмотрела на яблоко.
Он рассмеялся.
– Видишь, Ада, к ней уже возвращается нормальный цвет лица. Молодец. Чувства необходимы для великой трагедии. Ешь.
Через тонкие стены донеслись звуки фортепьяно. Миранда вздрогнула, будто в нее выстрелили. Стон сорвался с ее сжатых губ.
Шрив сунул ей в рот кусок яблока и встал.
– Мне пора, Ада. Оставляю ее на твое, попечение. Проследи, чтобы она съела всего понемногу. Потом проверь ее грим и выпускай на сцену.
Миранда схватила его за руку, с мольбой глядя ему в глаза. Он поцеловал ее в лоб. – Мы все надеемся на тебя.
В программе выступления «Сыновей Мельпомены» был объявлен дебют Миранды в сценах из «Ромео и Джульетты». Когда занавес раздвинулся, она предстала перед зрителями на балконе, освещенная справа и слева керосиновыми лампами. Из-за яркого освещения зал для нее оставался во мраке.
Когда под балконом раздался голос невидимого Ромео, она вздрогнула.
– «О, говори, мой светозарный ангел!» Она взглянула в темноту.
– «Ромео! Ромео, о зачем же ты Ромео!» – Вдруг она заметила белые овалы лиц, появившиеся в темноте. Публика. У нее перехватило дыхание, а ее сердце почти перестало биться. Слова застряли у нее в горле, и она не смогла продолжать.
Снизу она слышала, как ей шепчут, подсказывая текст, но шум в ушах мешал ей понять смысл слов. Казалось, что волна невнятного гула накрыла ее с головой.
Балкон зашатался под ее ногами, и она оказалась в сильных, надежных руках Шрива.
Он обнял ее за плечи.
– Я здесь. – Он повернул ее к себе. – Очнись! – Его голос не терпел возражений. Каждое слово было обращено к ней. – Скажи мне твое имя.
– Дж-Джульетта.
– Я не могу любить тебя, если ты не откажешься… – шепотом подсказал он ей.
– «Покинь отца и отрекись навеки от имени родного».
– А если… – продолжал он.
– «А не хочешь – так поклянись, что любишь ты меня, – и больше я не буду Капулетти».
Одна половина лица Шрива улыбалась, другая выражала угрозу.
– Расскажи мне об имени.
Она дошла до монолога длиной в десять строк, но сейчас самообладание уже полностью вернулось к ней. Она сделала глубокий вдох.
– «Одно ведь имя лишь твое – мне враг…»
Не отрывая взгляда от лица Шрива, за исключением тех моментов, когда он намеренно поворачивал ее лицом к залу, Миранда наконец стала Джульеттой. Внезапно ей стали ясны все события этой драмы. Они полюбили друг друга на костюмированном балу. Джульетта влюбилась в Ромео. Ей было всего четырнадцать лет, но она полюбила его. Девушка, двумя годами моложе Миранды, безрассудно влюбилась. Джульетта влюбилась в Ромео. Миранда влюбилась в Шрива.
Слова, которые она запоминала с таким трудом, вдруг стали с легкостью слетать с ее губ, в ее речи появилось чувство. Угрожающее выражение исчезло с лица Ромео; с некоторым недоумением он заулыбался.
– «Прости, прости. Прощанье в час разлукиНесет с собою столько сладкой муки,Что до утра могла б прощаться я».
Он поцеловал ей руку и спрыгнул с балкона. Миранда схватилась за перила, чтобы удержаться на зашатавшемся хрупком сооружении. От этого движения ее бархатный халат распахнулся, открыв взору публики глубокий вырез на груди.
