Елена Арсеньева - Звезда моя единственная
Не было ни того, ни другого.
И вдруг однажды Мари обнаружила, что в то время, когда она жадно ловит взгляды Барятинского, взгляды эти столь же жадно устремлены на… на великую княгиню Марию Николаевну! На Мэри!
* * *Канули в прошлое те времена, когда в Петербурге трюхали по улицам одни только ваньки-извозчики. Уже лет пять или даже шесть, как открылась контора городских карет, называемых в Париже омнибусами и уже весьма популярных в цивилизованной Европе. Расположилась контора сия на Невском проспекте, близ Аничкова моста, в доме купца Миляева. Омнибусы, эти большие кареты, запряженные четверкой лошадей, в которых впереди сидел кучер, а позади – кондуктор, подававший в трубу сигнал к отправлению, ездили по трем маршрутам: от Казанского моста и Думы к Крестовому острову, к Старой и Новой Деревням. В каждой карете помещались по шесть человек, сидящих в ряд по три лицом друг к другу, столько же могло устроиться на империале – на крыше кареты, куда можно было подняться по откинутой лесенке. Многие петербуржцы омнибусов побаивались, тем паче что стоил проезд недешево, но многие гордились прогрессивным достижением, которое приближало жителей столицы к европейцам. Потом появились и конторы дилижансов, весьма облегчавших путешествия между городами. Обычным делом стали рейсы дилижансов между Петербургом и Москвой, Петербургом, Ревелем[13] и Ригой, Петербургом и Царским Селом, Петербургом и финскими городами.
Однако же подлинным чудом прогресса должно было стать появление железнодорожного поезда.
У новой дороги были горячие сторонники – были и противники. Прежде всего боялись конкуренции владельцы контор дилижансов, да и не только у них были резоны.
– Я полагаю, – докладывал императору обер-шталмейстер князь Долгоруков, – что для России, как для государства весьма обширного и по его обширности малонаселенного, неудобства сии, по роду их, слишком увеличиваются и делают заведение подобных дорог столь же мало выгодным, как и затруднительным.
Сторонники железных дорог доказывали, что быстрые и дешевые пути сообщения – необходимый залог развития торговли и промышленности, важнейшее условие прогресса.
И вот в Петербурге появился австрийский предприниматель и инженер Герстнер. Он подал в правительство прошение с просьбой предоставить ему двадцатилетнюю монополию на прокладку железных дорог в России.
Монополию Герстнеру не дали, однако позволили для опыта построить железную дорогу между Петербургом и Павловском. Работа продолжалась более года, трудилось до тридцати тысяч человек.
Возглавил предприятие граф Бобринский. Он был недавно назначен камергером к великой княжне Ольге Николаевне – это назначение несколько сгладило те неприятности, которые ему причинило участие в постройке железной дороги. Он вообще любил нововведения и был первым, кто ввел посадку сахарной свеклы у себя в имениях, а затем выписал паровые машины и английских механиков, чтобы начать фабричным способом производить сахар.
Враги железнодорожного предприятия были весьма упорны и многочисленны; между ними оказался даже брат императора, великий князь Михаил Павлович, которому принадлежал Павловск. В строительстве железной дороги видели начало зарождения новой революционной заразы, которая могла привести к самым страшным вещам. Михаил Павлович сдался только тогда, когда император пообещал ему, что он получит в своем парке такую же беседку для оркестра, как в Баден-Бадене и других немецких курортах.
Железнодорожное дело разместилось в Московской части города, на территории Семеновского полка. Это было совсем недалеко от дома Касьяновых, а потому все его обитатели частенько ходили поглядеть на строительство. Неподалеку от полковой церкви выросло небольшое деревянное здание, из которого протянулись рельсы. Они легли вдоль Введенского канала, по Семеновскому плацу, по Новому мосту через Обводный канал и дальше, вплоть до Павловска. Неподалеку от депо построили первый вокзал – очень скромное деревянное здание.
И наконец, состоялась пробная поездка на участке дороги от Царского Села до Павловска. На рельсы поставили два шарабана – открытые широкие повозки с шестью рядами скамеек – и два вагона по тридцать мест в каждом. Шарабаны и вагоны попарно сцепили между собой – получилось два экипажа по шестьдесят человек. В каждый впрягли гуськом по две лошади, и экипажи один за другим двинулись по рельсам. Скорость движения не превышала обычной, но изумляло то, что две лошади везли огромный груз – больше двухсот пудов.
Эта поездка немногих избранных прошла весьма приятно. Рельсы лежали прочно. Но ведь паровоз, которому следует везти поезд по железной дороге, – это не лошади. Как он поведет себя?! Билеты на пробный пассажирский рейс в настоящем поезде, а не на шарабанах, продавались с трудом, и дело было вовсе не в их огромной стоимости – дело было в страхе.
Император никогда не упускал случая подать пример храбрости и отваги. Он решил устроить предварительный пробег паровоза с двумя вагонами на участке Петербург – Царское Село, причем в вагонах должна была находиться вся царская семья.
Народищу поглазеть на путешествие государя «в дьявольской колеснице» собралось неисчислимо. Отправились и Прохор Нилыч с Гринею. Собиралась пойти с ними и Палашенька, да захворала – слегла.
Знакомый охранник, щедро отблагодаренный Касьяновым, помог им пробраться на самое хорошее место, откуда как на ладони было бы видно и прибытие царской семьи, и посадку на поезд. Сели на землю, стали ждать.
– Вам всех покажу: и царя, и цареву жену, и детей царевых, – посулил охранник. – Я их всех знаю! Не раз видал. У меня дома и портреты их есть, всего семейства. А у моей жены кум знаете кто?! Сам государев кучер Яков! О, это такой человек! Иной раз захаживаем с ним вместе крестника жены проведать – он с нами, как с родными. Все про государеву жизнь рассказывает. И как едят, и как пьют, и как говорят. А уж про путешествия-то… Вот в Москву ездили зимой. Как тронулись, говорил, из Москвы в обратный путь, было только пять градусов мороза, вечером, в Твери, уже пятнадцать, а на следующее утро двадцать. Все слуги, кучера да форейторы, смазывали лица гусиным жиром, чтобы не отморозить нос и уши. Господа были плотно закутаны в шубы, в теплых валенках сидели, да ноги держали в меховых мешках. Великой княжне Марии Николаевне стало дурно от этого закутывания, она пересела в другой возок, где опускались окна. А оставшиеся весь день напролет пели каноны и русские песни, Яков всю дорогу слушал да восторгался. Говорил, государева семья в Москве каждый день разучивала да пела духовные песни, а потом на обеднях подпевала.