Николь Берд - Репутация леди
Она протянула руки, чтобы за что-нибудь ухватиться, но ощутила лишь поношенное постельное белье. Она попыталась откинуть его, но оно почему-то опутало ее подобно водорослям, которые тянут на дно тонущего человека. Собравшись с силами, Фелисити стала работать ногами, и когда ей, наконец, удалось сбросить одеяло, она выпрыгнула из кровати.
Комната была полна дыма, и Фелисити закашлялась. Ей было трудно дышать. Она схватила лежавшую на стуле возле кровати шаль и прижала ее ко рту. Надо зажечь свечу, чтобы можно было хоть что-нибудь разглядеть в этой пугающей темноте, но у Фелисити не было на это времени.
Надо выбраться из дома.
– Помогите! – сдавленным голосом крикнула она, но никто не откликнулся.
Она вспомнила, что одна, что все, кого она знала, бросили ее… когда она оказалась опорочена, когда все дамы, с которыми она была знакома, отвернулись от нее.
Но сейчас не время для воспоминаний. Дым становился все гуще, В голове странно шумело, а грудь болела от непрерывных усилий глотнуть хотя бы немного воздуха.
Фелисити споткнулась о табуретку и упала на колени. Ближе к полу воздух был чище, и на мгновение в голове прояснилось. Отпихнув табуретку, Фелисити поползла к двери, инстинктивно почувствовав, что это ее последний шанс выжить. Дым станет таким густым, что она просто задохнется и умрет.
Движимая отчаянным желанием жить, она – дюйм за дюймом – ползла к двери. Она уже чувствовала спиной жар пламени, слышала потрескивание огня. Как же она устала, устала бороться за каждый глоток воздуха! Хорошо бы просто положить голову на руки и немного передохнуть…
Нет! Фелисити вдруг представила себя в грязной от дыма и разлетающихся угольков ночной рубашке. «Не останавливайся! Встань!» – приказывала она себе, подползая к тяжелой двери. Фелисити протянула руку, чтобы толкнуть дверь и вырваться на свежий воздух.
Но дверь не открывалась…
Вскрикнув, Фелисити села в кровати.
Ночной кошмар всегда кончался именно так.
И незачем плакать, убеждала она себя, смахивая слезы. Она выжила, дверь открылась… Но если бы тот, кто поджег дом – а она никогда, в отличие от жителей деревни, не верила, что это был несчастный случай, – сумел каким-либо образом запереть дверь, ей бы никогда не удалось переехать в другое место и снова попытаться скрыть, кто она на самом деле.
Фелисити потерла на предплечье небольшие шрамы от ожогов, которые она обычно прятала под длинными рукавами. Ее взгляд упал на оконце почти под потолком, и Фелисити увидела в нем лицо мужчины.
После чудесной ночи, проведенной с виконтом, Мэдди решила, что необходимо быть осмотрительной. Поэтому она встретилась с Эйдрианом лишь за завтраком. При этом у нее не хватило мужества поднять на него глаза. Ей казалось, что у нее на лбу написано, что в ее жизни произошли большие перемены.
Догадается ли отец, что она потеряла невинность? Вряд ли, но она изо всех сил старалась не краснеть, сосредоточившись на овсянке и тостах.
На Эйдриана она поглядывала лишь украдкой.
А он, напротив, бросал на нее лукавые взгляды, которые заставляли ее хихикать невпопад, когда Эйдриан и ее отец обсуждали какую-то партию в шахматы и великолепный гамбит виконта…
Она тоже могла бы участвовать в разговоре о гамбите, но кусала губы, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
Слава Богу, отец предложил Эйдриану сыграть после завтрака еще одну партию.
– Ты не возражаешь, дорогая? – спросил отец у дочери.
– Что ты, папа!
– Игра в шахматы мое почти самое любимое развлечение, – широко улыбнулся виконт, а когда мистер Эплгейт отвернулся, подмигнул Мэдди.
– Да? Вы предпочитаете какую-то другую игру? Так давайте сыграем, – предложил отец.
Мэдди пришлось ущипнуть себя, чтобы удержаться от смеха, и она бросила на Эйдриана укоризненный взгляд за то, что он дразнит ее. Он тут же стал серьезным и поклонился, будто раскаиваясь.
– Нет, я очень люблю шахматы, и мы не можем прервать наш турнир. Я уже почти вернул былую форму.
Мужчины ушли в кабинет, а Мэдди отправилась на кухню помочь Бесс вымыть посуду. Потом она поднялась в свою комнату и, достав письма матери, села на кровать и прижала их к сердцу.
Был ли знаком ее матери тот восторг, который испытали Мэдди и Эйдриан прошедшей ночью?
Мэдди пожалела, что мать жила так недолго и у нее нет возможности поговорить с ней сейчас, спросить ее совета…
Искушение прочесть письма матери было так велико, что Мэдди не могла ему противостоять. Она лишь взглянет…
Она выбрала наугад одно письмо, в котором мать вспоминает о своей прогулке в саду:
Мой дорогой, сейчас зацвел наш с тобой любимый куст роз, и каждый раз, когда я вижу новый бутон, то вспоминаю, с какой любовью ты ухаживал за кустом. Теперь твои усилия вознаграждены. В твоих любящих руках я чувствую себя точно так же, как этот куст.
Как трогательно, подумала Мэдди. Она и не знала, что ее отец любил заниматься садом. В последние годы он почти не обращал внимания на цветы и декоративный кустарник. Возможно, он охладел к этому занятию после смерти матери?
Она сунула письмо обратно в пачку и опять отправилась помогать Бесс на кухне.
Когда стол был накрыт для ленча, а мужчины, оставив шахматы, присоединились к Мэдди в столовой, ей каким-то образом удалось завести разговор о саде:
– Ты не помнишь, папа, у моей мамы был любимый куст роз?
– Что? – Отец замер с вилкой в руке, словно пытаясь вспомнить. – Видишь ли, твоя мать любила все цветы. Ей очень нравилось возиться в саду, и у нее это очень хорошо получалось. Боюсь, что с тех пор, как она нас покинула, сад никогда не был таким, как при ней. – Отец вздохнул, и у Мэдди не хватило духу и дальше задавать отцу вопросы.
Наверное, все так, как она подумала. Отец утратил интерес к саду, когда не с кем стало его разделить.
Беседа за столом вернулась к обычным темам, а после того, как все встали из-за стола, а мистер Эплгейт отправился отдыхать в свою комнату, Мэдди и виконт вышли в сад и рука об руку прямиком направились на свою скамейку в дальнем конце сада.
Воспоминания о прошедшей ночи заставили Мэдди прижаться к Эйдриану и поднять лицо для поцелуя.
– Любимая, – прошептал он, обняв ее за плечи. – Радость моя.
Она придвинулась еще ближе и почти оказалась у него на коленях. Тогда он приподнял ее и действительно усадил себе на колени. Каково же было ее удивление, когда она ощутила, как при этом напряглась его плоть.
– Как ты думаешь, мы посмеем? – пробормотал он. Она огляделась, чтобы удостовериться, может ли кто-нибудь их увидеть. Высокий кустарник защищал их от посторонних глаз, а Томас, насколько ей было известно, завтракал на кухне у Бесс. Разве можно быть благоразумной, если кровь просто бурлит в жилах?
