Шерри Томас - Любовь против правил
— Да, — сказала Изабелл, когда они направились к выходу и ожидающим там каретам. — Я очень довольна. Фиц уже говорил вам? Он подыскал и нанял для нас дом.
Быстрые многозначительные взгляды мгновенно метнулись к Фицу.
— Фиц необычайно скромен, — улыбнулась Венеция. — Он никогда не хвастает тем, что делает для друзей.
— Скромен? Фиц? — Изабелл рассмеялась. — Когда это вы стали скромным? Я помню, как вы задирали нос перед близкими людьми.
Так и было, разве нет? Он и расхаживал с важным видом, как часто делают атлетически сложенные юноши. Можно сказать, крушение его мечты навсегда убило в нем манеру важничать. Но, по правде говоря, он всегда предпочитал спокойную уверенность вызывающему поведению и в какой-то момент сам бы умерил свой пыл, хотя жизнь и ударила его столь жестоко.
— Скромность — наиболее привлекательное качество в таком пожилом джентльмене, как я. Других, пожалуй, не осталось.
— Ох, как забавно! — Изабелл рассмеялась.
Он намеревался подшутить над собой, но то, что он сказал, не было шуткой.
— Итак, моя дорогая миссис Энглвуд, каковы ваши планы теперь, когда вы вернулись? — поинтересовался Гастингс.
— О, их так много. — Изабелл обернулась к Фицу, и на лице ее читалось предвкушение счастливой жизни.
Гастингс постучал пальцами по рукояти своей прогулочной трости. Венеция надвинула шляпу на лоб. Хелена тронула брошь у своего горла. Изабелл, может, и не заметила этих знаков общего смущения, но все почувствовали себя неловко, особенно его сестры.
— Миссис Энглвуд собирается навестить свою сестру в Абердине через день или два, — сказал Фиц.
— О, как замечательно, — откликнулась Венеция. — Вы там останетесь на какое-то время? В Шотландии очень красиво в это время года. — В голосе ее прозвучала надежда, что все как-то еще устроится.
— Нет, самое большее на неделю. Я погощу у нее подольше, когда закончится сезон, но сейчас я слишком соскучилась по Лондону. — Она снова посмотрела на Фица, не заботясь о том, что, по существу, флиртует с женатым мужчиной. А может, даже испытывая определенную гордость из-за этого.
Возможно, Фиц и сменил былую скромность на откровенное лицемерие. Но у Изабелл были дети, а у него жена. Им следовало более осмотрительно вести себя при встречах на публике, даже если это его родные и самые доверенные друзья.
А затем он увидел ее, Милли, вышедшую из кареты и посмотревшую направо и налево, готовясь перейти улицу. Ее глаза остановились на нем в тот же момент. Но радость на ее лице мгновенно погасла, как только она заметила Изабелл, шедшую рядом с ним, комфортно расположившуюся среди членов его семьи.
Иными словами, ее законное место рядом с мужем оказалось занято.
Милли несколько раз моргнула, ее милое приветливое лицо напряглось в попытке сохранить самообладание. Склонив голову, она повернулась кругом и снова забралась в свою карету.
И карета направилась прочь, неприметная среди множества других, одинокая в бесконечном потоке экипажей.
Элис находилась на своем обычном месте, на каминной полке в кабинете Фица. Глаза ее были закрыты, хвост обернут вокруг маленького пухлого тельца. Прозрачный стеклянный колпак, защищавший ее от пыли и влаги, ясно давал понять, что она давно уже отбыла в мир иной. Но она выглядела совсем как живая. И Милли все еще казалось, будто она вот-вот пошевелится и очнется.
— Я разыскивал вас по всему дому, — раздался голос мужа позади нее. — Почему вы не присоединились к нам?
Милли не сразу обернулась к нему. Ей требовалось время, чтобы взять себя в руки. В ее памяти до сих пор стояла картина: семья Фицхью, покидающая вокзал. Изабелл заняла там ее место, словно прошедших восьми лет никогда и не было.
— Вы рано вернулись, — сказала она. — Я думала, вы все отправитесь на чаепитие в дом герцога.
— Все, включая вас, и я приехал за вами.
Он намекал на то, что их отношения незыблемы, когда она готова была бросить их договор в костер. Нет сомнения, что он снова руководствуется необходимостью водворить супругу на ее законное место. Но ей хотелось бы стать неотделимой частью его сердца, а не успокоением его совести.
— Это будет неловко, поскольку миссис Энглвуд там.
— Ее там не будет.
Он присоединился к ней у камина. Плечи его сюртука были усеяны капельками воды — начался дождь, когда она добралась до дома. И тут, совершенно неожиданно, он положил ладонь ей на поясницу и коснулся губами ее щеки.
Этот жест был скорее дружеским, чем интимным. И все же до сих пор они никогда не приветствовали друг друга подобным образом. Поклоны и улыбки — сколько угодно, но никаких поцелуев в щеку, оставлявших обжигающий след на ее коже.
Он повернул стеклянный колпак на несколько градусов.
— Я никогда не спрашивал вас об этом, Милли. Почему вы распорядились сохранить Элис?
Иногда Милли забывала, что это была ее идея. Нет, более чем идея, именно она обратилась к услугам чучельника.
— Вы так любили ее. Мне невыносимо было закопать ее в землю.
Фиц молчал, поглаживая большим пальцем маленькую табличку с именем Элис.
— Вы все еще скучаете по ней? — спросила она.
— Не так сильно, как раньше. Своим существованием она напоминала мне о школьных днях. Думать о ней — значит, вспомнить о том, каково это быть семнадцатилетним и беззаботным.
— Вы скучаете по своей прошлой жизни. — Это было очевидно, но напоминание болезненно отзывалось в ее душе.
— Разве не со всеми это происходит время от времени? — Он поставил на место стеклянный колпак и повернулся к Милли. — Через десять лет я буду скучать по моей теперешней жизни. Просто потому, что мне уже никогда не будет двадцать семь. На каждом этапе жизни всегда найдется что-нибудь, о чем стоит вспоминать.
— Даже в год вашей женитьбы?
— Разумеется. — В выражении его лица ей почудилась — наверняка она обманывает себя — ностальгия. — Снос северного крыла, во-первых. Такой возможности больше не представится. Миссис Клементс, приказавшая мужу заткнуться. Наш разговор о туалетах, украшенных портретами королевы, — это все еще одна из забавнейших вещей, о которых мне довелось слышать.
Милли не понимала почему, но глаза ее наполнились слезами. То был ужасный год, но слова его были полны нежности по отношению к этому самому тяжелому времени их совместной жизни. Наверное, когда оглядываешься назад, горе и муки отступают и остаются только светлые воспоминания, главным образом о теплых дружеских отношениях.
— Конечно, — добавил он улыбаясь, — разве могу я забыть ту панику, когда вы решили, будто я намерен убить себя из игрушечного ружья?
