Мой любимый герцог - Эви Данмор
Селеста. Модистка с Бонд-стрит была настолько известна, что могла позволить себе называться просто Селеста, а такие, как Аннабель, знали ее лишь по новейшим журналам мод, которые Хэтти тайком привозила в общую комнату их колледжа. «В ее руках шелка струятся как вода, ее творения преображают леди так же, как золотая оправа бриллиант…»
Аннабель посмотрела на свое письмо Гилберту, в котором сообщала, что больна и находится в оксфордских апартаментах Катрионы в колледже Сент-Джонс. Если бы она призналась, что проводит Рождество в компании герцога Монтгомери и обсуждает шелка от Селесты, родственники бы сочли, что не прошло и трех месяцев пребывания в высшем учебном заведении, как у нее помутился разум, и немедленно призвали бы ее в Чорливуд, не дожидаясь Рождества. Аннабель снова принялась за письмо.
– Тебе совсем неинтересно обсуждать наряды? – В голосе Хэтти слышалось разочарование.
– Бальное платье мне не по карману.
Хэтти на мгновение замолкла, потом протянула:
– Я как раз раздумывала, что бы подарить тебе на Рождество…
Аннабель окинула подругу холодным взглядом.
– Хэтти, для благих дел я не подходящий объект.
По крайней мере, у девушки хватило порядочности изобразить раскаяние – правда, лишь на мгновение. Затем в ее глазах появилось лукавое выражение.
– Конечно-конечно, – согласилась Хэтти. – Вообще-то оно тебе обойдется довольно дорого. Пять часов в неделю будешь позировать мне для Елены Троянской.
Снова Елена Троянская?
– Изумрудный шелк, – сладко пропела Хэтти, – шампанское, вальс, самые завидные холостяки. И…
Аннабель вскинула руки.
– Хорошо, хорошо. Получишь и мои мерки, и Елену Троянскую.
Лицо Хэтти засияло, как огромная рождественская елка в главной гостиной Клермонта.
– Ты просто душечка!
В углу часы с маятником пробили раз, второй.
– Ох, простите, – встрепенулась Хэтти, – тетя сейчас проснется.
Катриона в изумлении смотрела, как за подругой закрывается дверь.
– Надо же, ведь она только что уговорила тебя позировать для картины, хотя ты совсем не хочешь позировать, и все ради платья, которое тебе совсем не нужно.
Аннабель пожала плечами.
– Какая, в сущности, разница? Меня все равно не пригласят.
– Мне кажется, Хэтти не так уж и ошибается, – сказала Катриона. Лицо ее при этом было задумчивым.
Аннабель нахмурилась.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, у меня такое ощущение.
Весьма странное заявление с ее стороны. Катриона вовсе не склонна доверять ощущениям, обычно ее заявления подкреплялись длинным списком фактов.
– И какое же платье ты наденешь на рождественский ужин? – спросила Катриона.
– Светло-голубое дамастовое. – Оно было лучшим из тех, что ей отдали. И должно подойти для бала. Правда, она уже надевала его здесь, в Клермонте.
– Я слышала, что у леди Лингхэм и герцога… отношения, – сказала Катриона.
О…
Румянец, окрасивший щеки Катрионы, не оставлял сомнений в характере упомянутых отношений.
Что ж тут удивительного? Мужчины, подобные Монтгомери, обычно имели любовницу где-нибудь на стороне. Однако любовная связь с равной по положению?
Аннабель спросила, стараясь сохранить нейтральный тон:
– И что же из себя представляет эта графиня?
– Его соседка. Старше его, вдова, – сказала Катриона. – Вполне возможно, она имеет на него влияние. Пожалуй, нам стоит направить наши усилия на таких дам, как она.
– Отличная мысль, – пробормотала Аннабель. Она поерзала на стуле, ее кожа неприятно зудела под платьем для прогулок. – Знаешь, это голубое платье сидит на мне отвратительно.
На лице Катрионы появилось недоумение.
– Разве?
– Да. Цвет мне не к лицу, к тому же оно добавляет объема в самых неподходящих местах.
– Можно украсить его ленточкой, – предложила Катриона.
– Можно, только это все равно что украсить ленточкой поезд после крушения.
– Обычно ты не склонна к преувеличениям, – медленно произнесла Катриона. – Что-то случилось?
– Ничего, – сказала Аннабель, постукивая пером по письму и разбрызгивая чернила. – Просто подумала, что мне не так уж много лет, а я уже не помню, когда в последний раз надевала красивое платье.
Когда-то давным-давно Аннабель любила наряды, ей нравилось заплетать ленты в волосы и подбирать серьги под цвет глаз. После того лета с Уильямом она больше не получала от таких вещей никакой радости, ее внешность стала для нее в лучшем случае пустым обещанием, в худшем – обузой. Однако сейчас ее терзало жгучее желание вырваться из этой серой оболочки, в которой она так долго пребывала по собственной воле.
Но разве она могла? Чтобы идти вперед достойным, независимым путем, ей необходимо оставаться именно такой, как сейчас. И держаться подальше от Монтгомери. Вчера в оранжерее у террариума он хотел ее поцеловать. О, как ей было знакомо это выражение лица, этот застывший взгляд, это неприкрытое мужское намерение. За таким напряженным взглядом обычно следовали объятия и пощечина. Но Монтгомери так и не притянул ее к себе. Но еще больше потрясла Аннабель собственная уверенность в том, что она не дала бы ему пощечину. Более того, сегодня утром она снова искала его общества. Да еще узнала, что он содержит старушек-лошадей. Можно даже подумать, что в груди этого сурового человека билось щедрое, заботливое сердце…
Аннабель решила избегать Монтгомери до рождественского ужина. С этого дня никаких совместных завтраков, никаких писем, прогулок и задушевных разговоров. Выбросить его из головы…
Поездку на рождественский обед к леди Лингхэм нельзя было назвать приятной. Возможно, из соображений практичности Монтгомери распорядился усадить всех в одну карету – их с Перегрином, тетушку Гринфилд и Аннабель. Тетушка то и дело наваливалась на Аннабель, погружаясь в дремоту, а мужчины, сидящие напротив, выглядели ужасно мрачными, чему отчасти способствовали их совершенно одинаковые темные плащи. Джентльмены, казалось, сердились друг на друга. Оба сурово уставились куда-то в пустоту – взгляд, который подходил Монтгомери, но уж никак не Перегрину. За последние несколько дней Аннабель провела с молодым лордом много часов, сначала чтобы избежать общества герцога, а потом из-за того, что Перегрин оказался исключительно дружелюбным и смышленым юношей. «Высшие силы заставляют меня перечитывать «Республику» Платона во время рождественских каникул, – признался он. – Вы, случайно, не знаете что-нибудь об этой книге?» Преподавать ему было так приятно, что это ненадолго отвлекло Аннабель от нелепого влечения к Монтгомери.
