Мой любимый герцог - Эви Данмор
– Вы любите охотиться, ваша светлость?
Тон ее был вежливым. Вполне подходящим для светской беседы ни о чем…
– Да, – ответил герцог. – Это одно из немногих удовольствий землевладельца.
Пустой разговор. Будто бы Себастьян только вчера едва не поцеловал ее в шею.
– А в чем еще заключается удовольствие от владения землей? – спросила мисс Арчер с легкой иронией в голосе.
– Эффективно управлять ею. Добиться, чтобы земля приносила стабильный доход, а не пришла в запустение.
Впервые за это утро девушка посмотрела ему в глаза.
– Я думала, это обязанность управляющих.
– Они лишь отчитываются передо мной, – сказал он. – Но в конечном счете ответственность лежит на мне.
За все сто двадцать тысяч акров. В первую неделю после внезапной кончины отца, когда Себастьян заперся в кабинете, чтобы просмотреть стопки бухгалтерских книг, писем и контрактов, он пребывал в полной растерянности. Как мог его отец пить, играть в азартные игры и развлекаться с любовницей, когда десятки тысяч акров лежали полностью разоренными из-за отвратительного управления? Еще через неделю, выкурив бесчисленное множество сигарет, он пришел к выводу, что отец начал пить и играть в карты именно из-за этих разрушающихся поместий, – плохая ликвидность и несколько неудачных вложений превратили их владения в бездонные ямы убытков. Со времен промышленной революции по всей Британии все больше земельных владений неуклонно становились бесполезным и даже разорительным имуществом. Вряд ли от Аннабель Арчер, какой бы умной она ни была, можно ожидать, что она разбирается в таких вещах. В конце концов, сама аристократия делала вид, будто не подозревает, что все ее представители с громкими фамилиями не более чем колоссы на глиняных ногах.
В паддоке жизнь кипела. В дальнем конце, облизывая друг друга, стояли несколько старых лошадей. Скакун герцога галопом наматывал круги на корде вокруг Мак-Магона. Мощные мышцы, рельефно проступающие под белой шерстью, сверкали на солнце.
Аннабель обхватила руками перила, ее взгляд был прикован к жеребцу.
– Он великолепен, – восхитилась она, – такой сильный и в то же время грациозный.
– Он и не мог быть другим, – ответил герцог. – Андалузскую лошадь вывели, скрестив европейскую теплокровную и арабскую чистокровную, и она вобрала лучшее от обеих пород.
От этих слов на лице у Аннабель заиграла улыбка, одна из тех легких, загадочных улыбок, которые так завораживали Монтгомери.
– Как его зовут? – спросила она.
Монтгомери назвал официальное, очень длинное испанское имя, которое было записано в документах жеребца.
– Боже, – изумилась девушка, – и как же его называете вы?
– Никак, – сказал Монтгомери и, увидев ее недоуменное лицо, добавил: – Это же не собака, чтобы давать ей кличку.
По глазам девушки было видно, как в голове у нее мелькают какие-то мысли.
– Ну, давайте же выкладывайте, мисс. Уверен, вы уже дали ему имя.
Аннабель посмотрела на лошадь, прикрывая рукой глаза от солнечных бликов.
– Он похож на Аполлона.
Греческий бог света. Почему бы и нет? Имя очень подходило скакуну.
Подергивая ушами, к ним подошел любопытный старый конь.
– А ты кто?
Аннабель обратилась к животному, и герцог не мог отделаться от ощущения, что ее тон сейчас гораздо теплее, чем при разговоре с ним. Мерин прижался к ее ладони, ноздри его раздулись, когда он уловил аромат яблока.
Девушка подняла на Себастьяна глаза, на лбу появилась тревожная складка.
– Почему он весь в пятнах? Он болен?
– Нет. Просто очень стар, ему скоро тридцать.
Она погладила серую морду.
– А не слишком ли он слаб для работы?
– Он уже не работает, он на пенсии.
Аннабель замолчала от изумления.
– Вы держите лошадей на пенсии?
– Да.
– Почему?
– Потому, что они хорошо послужили мне, так зачем отправлять их на мыло раньше времени?
Аннабель задумалась на мгновение. Затем погладила лошадь и пробормотала что-то вроде «но ведь это гораздо эффективнее». Реплика могла бы вызвать у Себастьяна раздражение, однако голос ее звучал так нежно, как при беседе с дряхлой лошадью. Что-то всколыхнулось у него в душе, будто на холоде вдруг повеяло теплом. В горле стоял комок. Почти два десятка лет он не употреблял спиртного, а охватившее его чувство ничем не напоминало обжигающий горло виски. И все же он был пьян. Интересно, можно ли опьянеть лишь от одного присутствия женщины?
Аннабель посмотрела на него мельком, и от ее взгляда у него закружилась голова. Да! Да, оказывается, можно опьянеть от женщины. Черт бы побрал послушного Стивенса, который своим появлением положил конец их уединению.
– Аннабель, до моего отъезда ты должна дать мне свои мерки, – сказала Хэтти.
Аннабель оторвала взгляд от бумаг. Из окон падал тусклый послеполуденный свет. Хэтти восседала на диване, как императрица, перед ней на низком столике красовалось блюдо с виноградом.
– И зачем же, мисс Гринфилд?
– Затем, что у меня есть предчувствие – тебя пригласят на новогоднюю вечеринку Монтгомери. Вот тогда тебе и понадобится бальное платье.
– Ну, это вряд ли.
– Но ведь ты собираешься на рождественский ужин к леди Лингхэм.
– Только потому, что в это время я все еще буду прозябать в Клермонте.
– Ну хорошо. Только представь – а вдруг случится чудо и тебя пригласят на главный бал года. Что ж тогда? Отказаться лишь потому, что тебе нечего надеть?
– Только представь – а вдруг я закажу бальное платье, а меня не пригласят.
Хэтти отправила в рот еще одну виноградину.
– Тогда у тебя останется бальное платье, а оно, знаешь ли, никогда не помешает.
Аннабель вздохнула.
– Катриона, а ты что скажешь?
Катриона, свернувшись калачиком в большом кресле, тут же оторвалась от своего блокнота.
– Вообще, сама я предпочитаю держаться подальше от всяких балов, но раз уж отец настаивает, чтобы я пошла, то лучше отправиться туда всем вместе.
Аннабель сощурилась и произнесла с укоризной:
– А я так надеялась на твою поддержку, дорогая.
– Сестра пишет, в магазин Селесты поступил новый шелк изумрудного цвета, – сказала Хэтти, указывая на письмо, лежащее рядом с тарелкой. – Ах, как тебе пойдет изумрудный!
