Хелен Холстед - Гордость и предубеждение-2
— Я не понимаю вас, мистер Бенсон.
— Не понимаете? Вы не так давно с вашей госпожой. Я же со своим господином с тех самых пор, как он отправился на учебу в Кембридж.
— Я очень хорошо знаю свою госпожу, не хуже, чем вы своего господина, мистер Бенсон, будь вы с ним хоть со времен Кромвеля, — вознегодовала Уилкинс.
— Боитесь, что на сей раз ваша госпожа потерпит поражение? Давайте поспорим на шесть пенсов.
— Мистер Бенсон! Играть на ссорах наших господ? Шесть пенсов! У вас, должно быть, полно шестипенсовиков. — Она гордо вскинула голову и прошествовала наверх.
Тишина в карете сгущалась, благо что ехать было недолго.
Потом несравненное умение леди Рирдон проявлять любезность чудесно все сгладило. Элизабет и вообразить не могла, как легко оказалось отложить гнев на вечер. Как только мать занялась следующими гостями, лорд Рирдон повел Элизабет представлять ей какого-то очередного кузена, который жаждал с ней познакомиться.
За обеденным столом Элизабет и Дарси усадили в разумной близости, но оба были вовлечены в разговор со своими соседями. Когда дамы встали из-за стола, леди Рирдон настояла, чтобы Элизабет села подле нее, и спокойная и сдержанная сердечность графини подействовала успокаивающе на чувства ее молодой гостьи.
Мужчины не заставили себя долго ждать и присоединились к ним, поскольку, хотя они и направлялись на последнее представление вечера, все равно спектакль начинался в десять.
В театре было людно и шумно, многочисленные зрители куда-то перемещались, о чем-то переговаривались. Публика попроще, занимавшая задние ряды партера, за креслами, толкая друг друга в бока и обмениваясь мнениями, разглядывала тех, кто сидел в ложах и на балконе. У последних, в свою очередь, театральные бинокли использовались почти для тех же целей. Все места в ложе леди Рирдон были заняты. Они могли все видеть и слышать и быть замеченными.
Напротив них в первом ряду в своей ложе сидела маркиза. Она поклонилась леди Рирдон, потом многозначительно — это отметили многие — Элизабет. Элизабет не могла подавить волнение в ожидании начала пьесы и улыбнулась Дарси, но он оставался мрачнее тучи и не улыбнулся ей в ответ.
— Это первое исполнение пьесы для широкой публики одного из протеже маркизы, — объяснила она свое нетерпение графине.
— И мистер Гловер обсуждал пьесу в вашем присутствии? — поинтересовалась леди Рирдон, разделяя удовольствие с Элизабет.
— Разумеется. Мы о ней очень много слышали на вторниках леди Инглбур, и драматург зачитывал нам некоторые сцены.
Кто-то из друзей графини удивленно посмотрел на Элизабет. Ни состояние, ни связи не дали им той привилегии, какую миссис Дарси получила без всяких усилий со своей стороны.
Она и сейчас не заметила их взглядов, поглощенная ожиданием. Тут на сцену вышла женщина с густыми темными волосами, убранными в пучок, и раздались оглушительные аплодисменты. Мистеру Гловеру крайне повезло, ему удалось заполучить саму миссис Джордан на главную роль в его пьесе.
В антракте они получили записку от маркизы, в которой та приглашала Элизабет с мужем присоединиться к ней в ее ложе.
— Обязательно идите. Я настаиваю, — сказала леди Рирдон. — Не волнуйтесь, я не останусь без компании. — Обменявшись любезностями с хозяйкой, чета Дарси покинула ее ложу.
— Мама, миссис Дарси могла бы стать украшением даже для диадемы, — прошептал Фредерик, наклонившись вперед.
Спрятавшись за своим веером, леди Рирдон ответила:
— Я очень хорошо отношусь к ней, Фредерик, ты знаешь, но я бы не хотела, чтобы ты женился на такой женщине, пусть даже с миллионным приданым.
— Почему нет?
— Тише, дорогой. Ты ослеплен ее чувством юмора и обаянием. Но за всем этим кроется незаурядный ум, и ты бы этого не пережил.
— А что же тогда Дарси? Его это разве не задевает? Графиня посмотрела на сына. При всей своей материнской нежности она не могла поставить знак равенства между умственными способностями своего Фредерика и Фицуильяма Дарси.
— Если он и уязвлен, то не из-за ее ума, — ответила она. — И все же он встретил свою половину, я верю в это.
Ответ его светлости заглушили аплодисменты, которые встретили возвращение миссис Джордан на сцену.
Маркиза усадила Элизабет подле себя, а Дарси сел позади них. С его места он мог смотреть на сцену и на профиль своей жены. Остальная часть пьесы была очень смешная, даже Дарси смеялся. Под конец представления, к большой радости зрителей, на сцене появился мистер Гловер.
— Миссис Джордан оказала мне и всем нам, здесь присутствующим, большую честь, согласившись исполнить новый романс, — объявил он, и его слова потонули в восторженных аплодисментах, всколыхнувших зрительный зал. — Слова романса — мои… — он поклонился в ответ на новую волну рукоплесканий, — а музыке я обязан композитору, пожелавшему остаться неизвестным. Романс называется: «Плененная птаха». И вместе мы посвящаем наш романс «Даме с темными, темными очами».
Элизабет побледнела. Она почувствовала на себе испытующий взгляд мужа и оглянулась через плечо, но не смогла встретиться с ним глазами.
Мистер Гловер низко поклонился в направлении ложи маркизы, и ее милость ответила ему кивком.
— И какая такая дама с темными глазами, мистер Гловер? — раздался голос из задних рядов партера.
— Кто эта дама, сэр? Этого я не могу вам сказать. — Прядь черных волос по-театральному упала на его глаза, когда он смотрел на зрителей.
— Не та ли, что ты видишь в зеркале? — крикнул другой голос. Внизу грубо загоготали, с балконов раздавалось хихиканье. Гловер неподвижно замер, не скрывая тревоги. Какой-то предмет приземлился у его ног.
— Уходите, мистер Гловер, — прошипел управляющий. Он наткнулся на крылья пронесшейся мимо него миссис Джордан.
— Пухлая видать, птичка, — засмеялся кто-то. — Такую не так-то сложно и поймать.
— Тише!
Стоило маленькой кругленькой актрисе запеть, как две тысячи душ, зачарованные ее голосом, начали страдать вместе ней:
— Мои крылья сломаны о прутья.Я хочу из клетки улететь,Снова радоваться солнцуИ в тиши лесной на воле петь…
Элизабет и Фицуильяму пришлось в шумной толкотне, среди людей, покидающих театр, дожидаться возможности спуститься по лестнице. Так стояли они под руку, и минуты показались часами. Прикосновения раздражали, так как кругом теснились знакомые; молчание воспринималось еще тяжелее, из-за постоянной необходимости беседовать с другими. Наконец толпа рассосалась, и они спустились.
