Кэтрин Гэскин - Я знаю о любви

Настоящий ужас начался, когда они стали колоть штыками шахтеров, которые лежали на земле. В каком-то бешенстве солдаты беспорядочно наносили удары по убитым и раненым. Я выронила пистолет, и это привело меня в чувство, я оглянулась по сторонам с твердой решимостью действовать, но тут услышала стон.

Его рубашка была пропитана кровью. Он выглядел беспомощно. Я встала перед ним на колени, и липкая кровь сразу попала на меня — на мою ночную рубашку и на руки.

— Адам!

Он был без сознания. Я напрягла все силы, чтобы перевернуть его, но это привело к тому, что кровотечение из раны усилилось. Однако вид его крови вернул в мое собственное тело ощущение жизни. Я и не знала силы своей любви к нему. Боль вернула ему на мгновение сознание. Он приоткрыл глаза.

— Это я, Адам. Это Эмми! Тебе сейчас будет лучше. Я приведу кого-нибудь, кто поможет.

В отчаянии я посмотрела вокруг, надеясь найти помощь, которую пообещала ему.

Я почувствовала, что кто-то стоит за моей спиной. Это был солдат, он взял меня за плечо и пытался поднять меня.

— Уходи отсюда, это противозаконно — помогать мятежнику.

— Оставьте его в живых! Не трогайте его!

Я вырвалась из крепких рук и в отчаянии нашарила среди плит пистолет. Я нашла его и прикрыла шалью. Солдат нагнулся надо мной; я поняла, какая опасность нависла над Адамом, почувствовала запах пороха от его кителя, но самое страшное — у него был штык. Он тянул меня, пытаясь оттащить от Адама. Я взвела курок пистолета и выстрелила в этого солдата. Он был так близко, что порох обжег нас обоих.

Второй раз в жизни я наблюдала, как человек умирает от моего выстрела. Он медленно падал, как Уилл Гриббон. Я бросила пистолет и схватила его за плечи, оттолкнув в сторону, чтобы он не упал на нас с Адамом. Думаю, что в тот момент солдат уже умер. Когда он падал, его штык вонзился в мое предплечье и дошел до самой кости.

С трудом я подтащила два щита, пытаясь сделать из них укрытие для Адама. Но ничего не получалось. Первый безумный удар военных был закончен. Они двигались сейчас более осторожно, подбирая пленных. Другого выхода не было, и я накрыла Адама своим телом. Мое лицо было на уровне его груди. Ночная рубашка закрыла его ноги, и я накинула шаль ему на лицо. Ночная рубашка была пропитана кровью, и я молилась о том, чтобы военные приняли меня за мертвую.

Мы лежали вместе в холодной темноте, превозмогая боль. Он был мой тогда, даже если бы мы умерли, он был мой в те мгновения. Я заплатила за него тем выстрелом. Конечно, не так я мечтала быть с Адамом… Я никогда не буду полностью уверена, что солдат хотел убить его. Я никогда не признаюсь себе, что убила солдата случайно. Ничто не имело для меня значения, кроме Адама. Эта мысль преследовала меня, я не хотела об этом думать одна, я хотела, чтобы Адам помог мне. Прижимаясь к нему, как возлюбленная, я защищала его до тех пор, пока не наступила темнота, и я забылась.

Глава седьмая

Вечный покой подари ему, Боже, и позволь нескончаемым лучам света дойти до него… Он не будет бояться злого рока…

С этими словами я проснулась после того, как они нашли меня и Адама в Стокейде и принесли в лагерь Мэгьюри. Это единственное, что я отчетливо запомнила. Полог палатки был открыт, и я слышала все слова ясно, но не понимала их значения. Мое предплечье было забинтовано и сильно болело. Ко мне подошла Роза, дала воды и вытерла пот со лба. Она была очень внимательна и добра, ни капли раздражения.

— Что случилось? — спросила я. — Адам?..

— Он жив. С ним все в порядке.

— Тогда что?.. Я что-то слышала.

— Син… Син был убит на баррикадах. Пуля попала ему в горло. Еще тридцать три человека убито. Они все будут захоронены перед заходом солнца.

В тот день на Эрике был слышен только стук молотков. В каждом лагере гробы делал свой плотник. Гробы были неровные, шероховатые, между щелями в гробах виднелись белые простыни, в которые были завернуты покойники.

Жуткая тишина опустилась на Эрику и Бейкери Хилл к вечеру. Все закончилось. Казалось, что жизнь остановилась у этой братской могилы.

Они оставили меня одну, когда похоронная процессия двинулась из Эрики, одну, не считая Адама в палатке рядом. К нему, как сказала Кэйт, изредка возвращалось сознание. Пуля еще была в его плече; и у врача не было времени, чтобы оказать ему помощь, так как на Эрике было много людей с более серьезными ранениями. Одиночество давило на меня сейчас, и я дала волю слезам. Я думала о Сине, но не могла представить его среди погибших, похороненных там внизу, на кладбище. В то утро приходил священник. Я помню его слова: «Пусть сейчас добрые ангелы встретят ваши души; пусть мученики торжественно проводят вас… и вы попадете в рай…»

Я шептала эти слова себе, чтобы облегчить одиночество. «Добрые ангелы встретят…» Эти слова выражали скорбь всего мира, но для погибших это уже не имело значения.

Меня тяжелым грузом давила мысль об убитом мною солдате. Я не могла освободиться от нее, не знала, как вынести тяжесть одиночества.

— Адам… Адам, ты спишь? Ты меня слышишь?

Я ждала ответа очень долго. Но, наконец, он ответил. Его голос был слабым, неуверенным, как будто он удивился, не почудилось ли ему.

— Эмми?..

Это было все, что он сказал, но я успокоилась.

Со временем я узнала, что случилось с Розой во время стрельбы в Стокейде. Кэйт рассказала мне об этом потихоньку.

— Том Лэнгли вывел ее оттуда. Она прибежала туда искать Кона. Мы не говорили об этом с Розой. Она, казалось, обвиняла Лэнгли в том, что он увел ее оттуда. Она была убеждена, что могла спасти Сина, если бы ей позволили остаться.

Еще мы слышали ужасную историю о том, что Кевин О'Нейл обвинил Тома в трусости, когда Том пытался увести Розу из Стокейда. Кевин потребовал карабин у Тома, а тремя минутами позже был убит выстрелом в грудь. Карабин Тома оказался среди оружия, захваченного в тот день военными. Эта новость попала в мельбурнские газеты, в них написали, что Том Лэнгли был замешан в восстании Стокейда на Эрике.

После смерти Сина все это уже не имело значения. Я даже не ожидала, что они так замкнутся в своем горе, которое становилось с каждым днем лишь сильнее. Однажды Кэйт заговорила об этом.

— Что-то меняется, когда ты теряешь своего первого ребенка на чужой земле, — сказала она. — Она не чужая больше, потому что ты положила частичку себя в эту землю.

Так смерть Сина сделала их частью этой страны, они владели ею и имели права на нее.

Дэну было разрешено заплатить штраф, и Пэта освободили из участка. Это было странно, так как причина его ареста была незначительной; быть арестованным за вольнодумство, когда Син умер за это. Пэт вернулся к нам быстро, но что-то изменилось в нем. От него не слышно было упреков, возмущения, которых мы ожидали. Он обнял мать и на мгновение положил руку ей на голову. Роза бросилась к нему, обняла брата и зарыдала.