Кэтлин Харингтон - Обещай мне
И все же она не признается. Уорбек просто возьмет Кита за руку и уведет, и никогда она больше не увидит сына. Английский закон будет на стороне отца. И никто не поможет ей.
Еще мгновение – и Филиппа зарыдала бы, но, к счастью, в дверях появилась леди Августа. Она посмотрела на Корта, о чем-то вполголоса разговаривающего с Китом, потом перевела взгляд на Филиппу. Казалось, ее глаза говорили: «Я знаю, что передо мной отец и сын», – но не было в этом взгляде враждебности. Филиппа вспыхнула до корней волос: ей было стыдно, бесконечно стыдно, горько, больно.
– Кортни, дорогой мой, нам пора в Уорбек-Кастл, – послышался безмятежный голос леди Августы. – День выдался трудный, а я уже не так молода, как когда-то.
Голос леди Августы вырвал Корта из волшебного сна. Поднимаясь, он всем телом навалился на трость: нога затекла, и он ее почти не чувствовал. А мальчик с любопытством и сочувствием наблюдал за таким необыкновенным человеком. Корт улыбнулся сыну.
– Что ж. Кит, пора нам на сегодня сказать друг другу «до свидания». Но если хочешь, я могу приехать завтра.
– Нас не будет дома! – с истерической ноткой в голосе воскликнула Филиппа. – Леди Гарриэт пригласила нас с Кристофером на прогулку.
– Можно узнать, куда именно?
– Это вас не…
– Это будет даже не прогулка, а экскурсия, . – оживленно перебила леди Гарриэт. – Мы обследуем в Чиппингельме каждый уголок. – Она улыбнулась и подмигнула внуку. – А в конце мы зайдем в магазин игрушек и пообедаем на постоялом дворе. Будет даже веселее, если вы к нам присоединитесь.
– Только не я, – со вздохом сожаления ответила леди Августа. – В мои годы невозможно выезжать каждый день. – Она посмотрела на детские рисунки, которые держала в руках. – Кит, милый, я так тебе благодарна за подарок! Гондолы как настоящие. Одну я повешу над кроватью, а другую… хм… что ты скажешь, если другую мы подарим герцогу? Мне кажется, он обрадуется. Ведь ты обрадуешься, Кортни, дорогой?
– Вы можете взять второй рисунок, signore, если он вам нравится, – не ожидая ответа, воскликнул мальчик с видом монарха, раздающего награды. – Вы тоже никогда не видели гондолу?
– Боюсь, что нет, – признался Корт, и губы его тронула легкая улыбка.
– А я не только видел сто раз, но и сто раз плавал в гондоле! – похвастался Кит. Он расставил ноги, словно под ним находилась неустойчивая палуба, и поднял воображаемый шест. – Когда я вырасту, я буду лодочником.
– Тогда тебе самое время потренироваться, – сказал Корт, широко улыбнувшись. – Гондолу предложить не могу, но у меня есть парусная шхуна.
Не в силах больше выносить все это, Филиппа подошла к сыну и притянула его к себе.
– Кит еще слишком мал для этого!
– Почему же, мама! – запротестовал мальчик, вырываясь из слишком крепких объятий.
– А мне кажется, он вовсе не так мал…– начал Корт.
Не давая разговору перерасти в спор, леди Гарриэт подступила к Филиппе и вызволила мальчика из живой клетки.
– Хорошо воспитанные мальчики не спорят со своей мамой, – приговаривала она при этом. – У тебя будет время поплавать на паруснике моего крестника, а сейчас пойдем-ка спустимся к речке и посмотрим, как плавает форель.
Кит на пороге оглянулся.
– Ciao! – крикнул он, счастливо улыбаясь. – Приходите к нам завтра, signore!
Тем же вечером леди Гарриэт заглянула в спальню Филиппы.
– Вижу, ты не спишь, дорогая. Филиппа сидела за туалетным столиком, расчесывая волосы.
– Не спится, – призналась она с грустной улыбкой. Леди Гарриэт едва заметно покачала головой и вошла в комнату, бесшумно прикрыв за собой дверь. На ней было японское кимоно с богатой вышивкой, впрочем, как и все остальное, нимало не идущее к ее фигуре. Красный атлас безжалостно подчеркивал седину, подернувшую некогда медно-рыжие волосы.
– Я зашла потому, что так и знала: ты расстроена, – прямо заявила леди Гарриэт.
Филиппа не спешила с ответом. Она положила на столик расческу, потом чисто механически, по привычке передвинула канделябр так, чтобы пламя единственной свечи было как можно дальше от полога кровати.
– Герцог Уорбек… – начала она, – он повел себя именно так, как я ожидала. А вот чего я совсем не ожидала, так это того, что вы пригласите его на завтрашнюю прогулку.
Леди Гарриэт опустилась в ближайшее кресло.
– Если хочешь знать мое мнение, вы оба нелепы, как драчливые молодые петушки. Вместо того чтобы наскакивать на него, ты бы лучше первой сделала шаг к примирению.
– К при… примирению?! —едва выдавила из себя Филиппа.
На этот раз леди Гарриэт не торопилась отвечать. Заметив на столике коробку с шоколадными конфетами, она подняла крышку и принялась передвигать их, как фигурки на шахматной доске.
– А почему бы и нет? – наконец спросила она. – Мне показалось, что твой сын понравился Кортни. Человек, который любит детей, уже не чудовище. Если и Кит потянется к нему, это может оказаться достаточной причиной для примирения.
Филиппа слушала, не веря собственным ушам. Неужели эта когда-то неглупая женщина с возрастом совершенно утратила проницательность и даже не догадывается, что движет ее крестником? Неужели ей единственной не бросилось в глаза поразительное сходство между Уорбеком и Китом? Или она не позволяла себе ничего замечать, чтобы не подвергать сомнению свое родство с единственным внуком?
– Мне кажется, вы плохо знаете Уорбека, – осторожно начала Филиппа. – Возможно, я ошибаюсь, но я убеждена, что он самый безжалостный человек на земле.
– Ну уж, ты скажешь! – фыркнула леди Гарриэт и с резким стуком закрыла коробку. – Это Кортни-то? Не я, а ты плохо его знаешь. Он куда чувствительнее, чем тебе кажется.
– Боже мой, чувствительнее! – воскликнула Филиппа, всплеснув руками, но, вспомнив о сыне, спящем в смежной комнате, понизила голос. – Вы, должно быть, забыли, что устроил Уорбек в гостинице «Четыре кареты», когда застал нас с Сэнди! Он не дал мне даже объясниться! А вам известно, что я три дня подряд писала ему письма, умоляя выслушать меня? Я писала, что произошла ошибка, нам нужно спокойно во всем разобраться – и что же? Все три письма вернулись нераспечатанными! Я поехала в Уорбек-Хаус. А меня… меня даже не пустили на порог!
Она помнила этот день слишком живо, так живо, словно это было вчера. Лицо полыхало стыдом, стоило только вспомнить, как дверь захлопывается перед ней.
– А ведь это был мой дом, пусть даже всего два месяца! И этого человека вы называете чувствительным?
– В данном конкретном случае я могу назвать его глупцом, – задумчиво произнесла маркиза, и снисходительная усмешка появилась на ее губах. – О Кортни не скажешь, что он умеет держать себя в руках. В молодости он набрасывался на любого, кто позволял себе косо посмотреть на него, а уж если речь шла о его безнравственной матери… Но окончательно он сорвался с цепи после смерти отца. Просто взбесился, иначе не скажешь. Готов был весь мир вызвать на дуэль… и кто может винить его за это?
