Этель Стивенс - Прекрасная пленница
Сицио Скарфи покраснел.
– Аннунциата, что за речи! В мое время скромные молодые девушки…
– Времена меняются, папа! Риккардо не любит меня, и я не хочу переходить к нему заодно с обстановкой конторы.
Неожиданное сопротивление рассердило Сицио Скарфи, но он взял себя в руки и сказал спокойным тоном:
– Не будь дурочкой! Риккардо красив. Все девушки Туниса будут завидовать тебе. Вы привязаны друг к другу, а любовь в реальной жизни ни к чему.
Аннунциата молчала. Из-под опущенных черных ресниц выкатились две крупные слезы. Сицио Скарфи женских слез не выносил никогда.
– Если так – уходи! – с горечью крикнул он ей. – Оставь, оставь меня! Слышишь? Но когда-нибудь ты пожалеешь, что отказалась исполнить мою просьбу.
Она соскользнула с ручки кресла, испуганная его тоном.
– Уйди, – повторил он. – Все вы, женщины, одинаковы! Я ни от одной не видал ничего хорошего!
Аннунциата в ужасе смотрела на отца; она никогда не видала его таким. Она выбежала из комнаты, бросилась к Джоконде, упала ей на шею и зарыдала. Джоконда ласково гладила ее по голове и успокаивала, но ни о чем не расспрашивала. И Аннунциата впервые в жизни не поделилась с сестрой своим горем.
– Риккардо, – сказал в тот же день вечером Сицио Скарфи племяннику. – В нашем доме есть два несмышленыша. Ты утверждаешь, будто Аннунциата не любит тебя, Аннунциата утверждает, будто ты не любишь ее. Да и я хорош! Вместо того чтобы настоять на своем, согласился выждать… В отношении тебя это разницы не составит, я сделаю для тебя все то, что собирался сделать. Но, Риккардо, она стоит того, чтобы добиваться ее любви. Она вся в мать. Бывают женщины, с которыми нужно обращаться осторожно. Не повтори моей ошибки, Риккардо! Не повтори!
Риккардо стал с любопытством присматриваться к своей кузине. До сих пор он видел в ней лишь красивого живого ребенка. Ее поведение в данном вопросе побудило его взглянуть на нее другими глазами. Мало того, она стала обращаться с ним с большой холодностью и сдержанностью. Он не знал, чем объяснить себе ее явную враждебность.
Однажды он застал ее во втором patio. Она кормила хлебом двух оставшихся фламинго.
Она окликнула его почти по-старому и лукаво глянула на него. Риккардо опустился рядом с ней на каменную закраину фонтана.
– Ты давно не звала меня кормить фламинго, – заметил он.
– А требуются специальные приглашения – равнодушно отозвалась она, разом бросая фламинго весь оставшийся хлеб.
– Аннунциата, ты сердишься на меня? Чем я провинился?
Она уклонилась от ответа.
– Ты изменилась ко мне.
В глазах ее мелькнула улыбка.
– Папа просил тебя жениться на мне, – сказала она с напускной строгостью.
Захваченный врасплох, он не сразу нашелся.
– Я справлялся, не будет ли с его стороны возражений, – начал он, избегая ее взгляда.
– Незачем лгать мне, мы ведь держимся одинакового взгляда по этому вопросу, – остановила она его.
– Ничуть не бывало, – запротестовал он, задетый.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я хочу жениться на тебе.
– Не выдумывай! – Зеленоватые глаза негодующе вспыхнули. – Риккардо, я не ребенок и не дурочка.
– Я говорю правду, – настаивал он, уже сердито.
Она молча смотрела на него некоторое время, потом сказала медленно:
– Я ненавижу тебя, Риккардо.
– Это неважно, – холодно ответил он.
Она покраснела.
– Ненавижу и презираю! – выкрикнула она.
– Угодно тебе, в таком случае, чтобы я избавил тебя от своего присутствия?
Она молча кивнула головой. Он поднялся и ногой отбросил в сторону фламинго валявшийся кусок хлеба. Потом, повинуясь неожиданному импульсу, повернулся и, схватив девушку в свои объятия, крепко прижал ее к себе и припал губами к ее нежным губам. Она вырывалась, отталкивала его, но ничего не могла поделать, пока он не отпустил ее добровольно. Тогда, задыхаясь, красная, как крылья фламинго, она бросилась в дом, в свою комнату. Риккардо больше не видел ее в этот день.
На следующей неделе Сан-Калогеро снова появился в Тунисе. Он приехал по делам, но пришел к завтраку в знакомый дом на улице Медресе эс-Слимания. Он уже совсем не был похож на больного, загорел на солнце и на свежем воздухе. Он сообщил, что Эль-Хатера в расстоянии двадцати километров от Керуана и что там обнаружены при раскопках остатки древнего храма, отделанном редкой мозаикой, фундамент римского дома и другие интересные вещи.
– Скажите, – перебил его Сицио Скарфи, – что это за толки насчет волнений в Сфаксе и Керуане? Газеты замалчивают их, но я слышал, будто туда отправляют солдат на усиление гарнизона? Это показательно.
Сан-Калогеро пожал плечами:
– Трудно сказать, насколько это серьезно. Я лично держусь в стороне от политики, но люблю арабов. И я замечаю, что сейчас на юге очень сильное национальное самосознание. Легко ли фанатически настроенному народу видеть, как священный город Керуан – семь паломничеств в Керуан равносильны одному в Мекку – наводняется иностранцами, управляется иностранцами? А хуже всего поведение этих иностранцев в мечетях и на религиозных празднествах.
– Значит, серьезного нет ничего?
– Думаю, кое-что серьезное за всем этим кроется. В Керуане главный штаб панисламизма, а это движение мощное, и руководят им люди с головой. В будущем с ним придется считаться в Северной Африке.
Сицио Скарфи и Риккардо внимательно прислушивались.
– Я не думала, что арабы такой серьезный народ, – шепнула Аннунциата.
Сан-Калогеро рассмеялся.
– Я люблю араба веселого, ленивого, проводящего время за кофе, за домино.
– О, они такие в Алжире, – улыбаясь, сказала Джоконда. – Здешние все мрачные и строгие.
– И все же я думаю, что взрыв произойдет на юге, где народ подвижный, веселый и увлекающийся. Но, надеюсь, произойдет не слишком скоро, когда наши раскопки уже закончатся. Когда же вы приедете ко мне?
ГЛАВА XVI
Периоды сильного нервного напряжения всегда сменяются периодами успокоения. Так человек, у которого определили порок сердца, вначале умирает каждый день, а спустя некоторое время начинает считать смерть чуть ли не приятным вымыслом. Так жители маленьких, из лавы выстроенных городков на склонах предательницы Этны уверяют себя, будто в их игре с пленным богом огня козыри у них на руках.
То же случилось с Сицио Скарфи. Поделившись своей тревогой с Риккардо, он сразу почувствовал облегчение. Если даже допустить, что Си-Измаил выдаст его, мафия, возможно, сочтет более выгодным для себя сохранить ему жизнь, с тем чтобы он откупался крупными суммами. Удивительнее всего было для него пока молчание Си-Измаила.
