Блэйн Андерсен - В сладостном плену
Насколько ей помнилось, еще никогда в своей жизни она не была столь спокойной, умиротворенной и уверенной. И вот что поразительно, спокойствие это она обрела в объятиях того, кто еще совсем недавно пленил ее. И вот она пленена вновь, но на этот раз сдалась она по своей воле.
Ее тоска по Англии, такая сильная, что она буквально ранила ее в первые дни после похищения, в последнее время несколько поутихла. Конечно, она и сейчас страшилась своего неопределенного будущего, однако присутствие Торгуна успокаивало ее сомнения, и она инстинктивно чувствовала, что он отвратит от нее любое несчастье.
К тому времени, как любовники добрались до дому, окончательно стемнело. Прежде чем закрыть за собой тяжелую дерновую дверь, девушка взглянула на небо. Никогда еще звезды не казались такими яркими, как будто и на них падал отсвет обретенного ею счастья.
Их любовные игры, которым они предавались днем, пробудили в них сильное чувство голода. Они поужинали жареной перепелкой, которую Торгун поймал утром, и запили ее доброй кружкой почти совсем выдохшего пива.
Пока Бретана разжигала в очаге огонь, жадно вдыхая приятно пахнувший запах дыма, Торгун перенес свою постель в расположенную в середине дома комнату. Он сдвинул обе кровати и застелил их двумя шкурами, так что получилось одно большое ложе. Несмотря на ту предупреди.
Почтительность, с которой Торгуй обращался с Бретаной с момента их возвращения домой, ее покоробили эти постельные приготовления. Отвернувшись, она сделала вид, что разводит в очаге огонь, а Торгун тем временем покончил с устройством их спальни.
— У очага будет теплее. — Он сел рядом с Бретаной на устланный тростником пол. — Хоть я и не совсем уверен, что именно это согреет меня.
— Вот что я вам скажу, сэр, — игривым тоном запротестовала Бретана. — Меня просто в краску вгоняют эти ваши бесстыдные слова.
— Слова — что, есть такие вещи, которые заставят тебя покраснеть гораздо сильнее.
В ответ Бретана неодобрительно хмыкнула и подняла руку, как будто собираясь ударить обидчика. Торгун мгновенно схватил нежную кисть девушки. Затем, наклонившись к своей жертве и как бы собираясь ее ударить, он вместо этого нежно поцеловал ладонь и прижал ее пальцы к своим теплым, мягким губам.
Пока Бретана с восторгом наблюдала за этими ласками, он губами упоительно медленно начал продвигаться все выше и выше по ее руке, на мгновение замерев на красивой бархатистой шее Бретаны. Волна удовольствия от прикосновения его влажного языка к коже около уха пробежала по всему ее телу. Торгуй мягко заворковал, когда почувствовал, как от его ласк тело Бретаны вздрагивает. Чтобы унять эту дрожь, он тепло задышал ей в ухо и что-то произнес на своем языке, надеясь, что она все поймет.
Бретана ответила соблазнительно нежным смехом и обеими руками обвила шею любимого, который понес ее в постель.
Тишину холодного утра разрывало потрескивание углей догоравшего очага. Бретана еще теснее прижалась к Торгуну, вдыхая сладкий аромат древесного дыма, которым пахли его волосы. Хотя теперь ее нервы были гораздо спокойнее, чем в течение нескольких недель до этого, она все же часто и внезапно просыпалась, чувствуя рядом с собой сильное, мускулистое тело. Она поборола желание вновь заснуть, вся отдавшись удовольствию бодрствования и ощущению его близости.
Какой же маленькой она чувствовала себя рядом с ним! Еще несколько дней назад это наполняло все ее существо страхом, а теперь на смену ему пришло чувство спокойной уверенности.
Торгуй лежал к ней чуть боком, и она, насколько позволяло такое положение, начала внимательно изучать черты его лица. Внезапно он обернулся, и их глаза встретились.
— А, моя маленькая птичка уже проснулась. — Затем, увидев задумчивое выражение ее фиолетовых глаз, добавил:
— Кажется, твои мысли витают где-то далеко-далеко.
— Расскажи мне о Хааконе. Почему все-таки он, твой младший брат, а не ты стал королем? — Торгун ждал этого вопроса. Ответ должен быть таким, чтобы не выдать его бедности. В конце концов она и так узнает о всех обстоятельствах его жалкого положения, но к тому времени, если все пойдет как надо, она уже будет обещана ему в жены.
— Ребенком отец послал меня учиться в чужие земли, так у нас заведено. Я назывался великим викингом-ярлом. Ульф хотел учить меня не пиратству, чему-то другому. Всю свою молодость я провел на Шетландских островах, и со мной обращались как с собственным сыном моего наставника. В это время умерла моя мать и отец женился второй раз на женщине по имени Ингрид, ревнивой особе, которая вскоре родила Хаакона. Потом отец заболел и перед смертью назначил его своим преемником. Наш Совет, Легретта, согласился с этим.
— Какое странное решение. В Англии кто рождается первым, тот первым и правит. Любое другое решение воспринимается как смертельное оскорбление.
— Так то в Англии. — Затем, пытаясь пресечь ее дальнейшее любопытство, добавил:
— Я не оспариваю такого выбора Харальда.
— И ты не претендуешь на его корону? — Казалось, что Бретана не хотела поверить такому безразличию Торгуна.
— Он будет претендовать на мою саксонскую невесту, когда увидит ее, — ответил Торгуй. Ему и на этот раз удалось отвлечь Бретану, и он надеялся покончить с этой темой.
Торгуй хотел поцеловать Бретану в затылок, чтобы отвлечь ее. Негромко рассмеявшись, она обернулась и, отклонив голову немного назад, прижалась к его щеке.
— Ты мешаешь мне заниматься хозяйством.
— Моей красавице не стоит разводить огонь, — мне и так жарко. — От звучного, глубокого голоса Торгунау нее даже защекотало ухо. — Хотя, должен признаться, своим недавно приобретенным умением справляться с домашними делами, ты стала совсем как скандинавская девица.
— Не надо. — Бретана отошла назад и отвернулась от него. Если бы в этот момент он видел ее глаза, то понял бы, что мыслями она сейчас в Глендонвике.
На лице Торгуна промелькнуло раздражение.
— Ты сомневаешься в моих словах?
— Я знаю одно — ты считаешь их правдивыми. Но прежде чем назвать этого человека, Магнуса, отцом, я должна его увидеть. — Хотя она все больше и больше верила рассказу Торгуна о своем происхождении, все же ей нужны доказательства, чтобы суметь расстаться с той Бретаной, которой она была всегда.
Все это так ее изматывало. Неужели же она принадлежит скандинавам? А может, нет? Если да, то как можно гордиться тем, что она одна из тех, которую научили ненавидеть и бояться? И, что ужаснее всего, в какой степени любовь Торгуна к ней зависит от его веры в эту темную историю?
— Ты бы меньше любил меня, будь я чистая саксонка?
