Джудит Айвори - Спящая красавица

— Филипп, — позвал он.

Тот посмотрел на Джеймса.

— Я могу что-нибудь сделать?

Вице-президент покачал головой и пробормотал:

— Она... Просто ей плохо, ты же знаешь.

— Мне действительно жаль.

— Я знаю, — кивнул Филипп, затем повернулся и побрел (трудно было бы сказать: пошел) прочь. Он выглядел совершенно потерянным.

Джеймс неожиданно обрадовался, что Сэм ушел за цветами. Филипп был настолько поглощен своими мыслями, что вряд ли смог перейти через дорогу без риска попасть под колеса.

Он посмотрел, как его старый друг шел, затем подумал: «Что ж, если Филипп меня не поддерживает — тем лучше. Пусть он сделает то, что должен: отдаст Азерсу дневники. И пусть с Божьей помощью Азерс выжмет из них хоть что-нибудь». В отличие от Филиппа Джеймс будет бороться с ним. Если это потребуется, он будет бороться со всеми.

Глава 13

Я обнаружил, что мыслю теперь не так, как раньше. К примеру, мы сегодня натолкнулись на стадо страусов: самец, и четыре самочки. Мтцуба предложил мне оседлать одного из них и покататься верхом, что в конечном итоге я и сделал, — забавное развлечение. Когда я попытался объяснить ему, что мы ездим на лошадях, похожих на зебр, которых он видел, Мтиуба смеялся без остановки. Французский манеж, испанское седло — все эти термины ему ни о чем не говорят. Я не могу объяснить этого, но он как-то по-особенному свободен. Для того чтобы кататься на своих страусах, ему не требуется ни книг, ни уроков, ни экипировки. Ему не нужно объезжать их. И, как ни странно, я заметил, что восхищаюсь им.

Когда Джеймс прошел через широкую прихожую Арнольда Татлуорта, то увидел впереди свет в столовой. Газовые светильники были прикручены. Мягкое мерцание свечей в канделябрах освещало комнату, наполняя ее золотистыми, чуть расплывавшимися тенями. Подходя к столовой, через проемы французских дверей он увидел несколько человек — мужчины, как и он сам, в белых галстуках и фраках, женщины в декольтированных вечерних нарядах собрались около огромного буфета темного дерева, на котором горели два гигантских, богато украшенных серебряных подсвечника с множеством уже оплавившихся и наполовину сгоревших свечей. Он немного опоздал.

— Вы как раз вовремя, — сказал Татлуорт, сам открыв перед ним дверь. — Мы все мечтали увидеть вас, старина.

Джеймс улыбнулся и окунулся в звуки приглушенной болтовни званого вечера, на который он шел, не испытывая особого трепета. Какой-то герцог или еще кто-то в этом роде прибыл в город, не имея ни малейшего представления о нуждах или денежных средствах университета и не проявив желания узнать о них и откликнуться на эти нужды. Джеймс также не знал, могли ли эти вопросы вызвать интерес у данной персоны. Несмотря на это, он был здесь, исследователь Африки, собственной персоной. Приезжий выразил желание встретиться с сэром Джеймсом Стокером в Кембридже. Джеймсу пришлось прийти на встречу, потому что тот оказался родственником одного из богатых покровителей и сам располагал солидным состоянием. «Знаменательно, — подумал Джеймс. — Противоборство денег и науки».

Действительно, он с трудом пришел в себя от потрясения после посещения Филиппа. Весь день он был страшно зол и совершенно не хотел есть, теперь же чувствовал, что желудок подвело. Если бы он встретил Найджела Азерса в течение этого дня, то ему пришлось бы приложить неимоверные усилия, чтобы не бросить тому в лицо перчатку.

Тем не менее Джеймс последовал в гостиную за Татлуортом, приняв его вежливое приглашение. То, что он издалека принял за большой буфет, на деле оказалось застекленным шкафом со спиртными напитками. Великолепно!

— Херес, Джеймс?

— Виски, если не возражаете, — ответил гость.

Все выглядело очень прилично.

Когда Стокер обернулся, чтобы осмотреть комнату, ему показалось, что земля ушла у него из-под ног, и в то же время он почувствовал себя пригвожденным к месту: как раз напротив него, по другую сторону стола, стоял епископ Суонсбриджский, собственной персоной. Одна рука его покоилась на спинке стула, в другой он держал бокал.

Джеймса захлестнула такая первобытная ярость, какой он сам от себя не ожидал. Как расплавленная лава, она вырвалась и поглотила его рассудок. Прежде чем осознал, что делает, Джеймс выпалил:

— Азерс, вы сукин сын...

Епископ обернулся, в комнате повисла напряженная тишина.

Несколько мучительных секунд все пребывали в замешательстве. Джеймс с пылающим лицом готов был швырнуть стакан с виски, который он сжимал в руке, в Азерса, а тот, в свою очередь, мечтал выхватить пистолет и застрелить его.

И вдруг, словно музыка, из-за двери прозвучало его имя:

— Джеймс.

Он повернул голову. Пол, который почти качался под его ногами перед этим, казалось, снова выровнялся. К нему направлялась Николь Уайлд. Ее шея, плечи и грудь были обнажены. Она, по-видимому, прекрасно могла провести вечер в присутствии Азерса (при условии отсутствия миссис Азерс). Или Татлуорта, или будущей миссис Татлуорт (которая была значительно старше его самого), или декана и его супруги, двух помощников декана и этого глупого герцога, ради которого все собрались. И Джеймсу вдруг стало ясно, почему Николь Уайлд принимают в этом кружке: герцог путешествовал в компании женщины, которая явно не была герцогиней.

Николь сжала руку Джеймса.

— Мне только что сказали, что вы будете сегодня здесь, доктор Стокер. Какой приятный сюрприз!

Джеймс остолбенел, как будто превратился в скалу.

Он слышал, как она шутила, все смеялись. Николь усадила Джеймса на стул и села рядом с ним.

Расположившийся напротив них Татлуорт, прокашлявшись, сказал:

— Думаю, вам с Николь лучше побыть наедине. Посидите рядом. Не знал, что вы уже знакомы. Не правда ли, Джеймс, она очаровательное создание? Везде была. Все видела. Одна из самых приятных и образованных женщин... — И пошло, и поехало.

Джеймс перестал слушать. Он понял. Он должен позволить ей позаботиться о нем. Ох, разве не этого он добивался?

Джеймс задержал свой взгляд на ее декольте. Тени, отбрасываемые канделябрами, трепетали на ее груди цвета слоновой кости, возвышавшейся над темно-фиолетовым шелком платья, цвет которого был таким насыщенным, что казался почти черным, как кожица спелых слив. Не стоило и говорить, что все дамы на обеде были декольтированы. Как не стоило упоминать и то, что в тот вечер женщины не упустили превосходной возможности для демонстрации своих прелестей. Джеймс расценивал это как способ, аналогичный тому, как в брачный сезон птицы распускают свои хвосты или заводят брачные танцы.