Мари Клармон - Любовь побеждает все

Ева взяла его под руку, чувствуя пальцами напряженные мускулы.

— Они подкупили их, — прошептала она.

— Что?

— Они заплатили мистеру Морлоку. — Лицо Йена белым пятном застыло в сумерках. — Я уверена в этом.

У него заиграли желваки на скулах.

— Откуда ты знаешь?

— Я слышала звон монет в общем зале, а потом какие-то люди направились к заднему выходу.

— Ты уверена?

Неужели Йен настолько сомневался в ее способности понимать, что происходит вокруг?

— Да, — резко ответила Ева. — Уверена.

Его недоверие на мгновение словно повисло в воздухе между ними. Но Йен почти сразу заявил:

— Тогда нам надо немедленно покинуть это место.

Ева отвернулась от него, злая и смущенная. Она негодовала из-за того, что ей снова надо было бежать и бояться. Помимо этого смущали Еву те чувства, которые в ней пробудила близость Йена.

Больше всего ей хотелось быть рядом с ним, ощущать его прикосновения. Впервые за многие годы она действительно нуждалась в ласке мужчины. И, что самое страшное, Ева со страхом понимала, что ей была нужна ласка только одного мужчины — Йена.

Это ее ужасно пугало. Ева никогда не говорила это вслух, но в душе знала, что недостойна его любви. Конечно, у Йена были свои недостатки, но он заслуживал гораздо большего, чем опекать полубезумную женщину, которая будет ему лишь обузой и угрозой его безопасности.

Ева убрала ладонь с руки Йена и сжала дрожавшие пальцы. К ней опять вернулась тошнота, и она повернулась к окну кареты, которая мчалась по вечерним улицам. Ева не хотела, чтобы Йен видел, как ей было плохо без настойки. Она мучилась, зная, что пара капель лекарства тут же даровала бы ей покой, но боролась с собой. Йен был рядом, и он ненавидел эту ее слабость. Поэтому Еве приходилось сейчас сидеть и думать о том, что за ними вполне могли следовать люди миссис Палмер. И через пару часов они могли схватить Еву. Но Йен не допустит этого. И она тоже.

Хотя ее мозг сейчас работал из рук вон плохо, в этом Ева не сомневалась, — ничто не заставит ее вернуться назад. Лучше умереть. Только сейчас, обретя свободу, Ева начала по-настоящему бояться. В лечебнице ей было нечего терять, потому и страха она не испытывала. Засовы, стены и заборы сумасшедшего дома дарили таким женщинам, как Ева, своеобразное чувство безопасности.

Страх в сердце Евы рос с каждым часом, проведенным рядом с Йеном. Теперь она переживала не только за свою жизнь, но и за жизнь мужчины, который ее спас.

Йен повел себя, как последний дурак. Расслабился, решил, что им можно остановиться в городе и отдохнуть. Из-за его глупости их чуть не поймали. А это было бы концом всему.

Томас Кэри являлся законным опекуном Евы. Она находилась в его полной власти и без согласия новоявленного лорда не могла решать, где ей жить, за кого выходить замуж, сколько денег тратить. До тех пор пока Еву не признают вменяемой, ни один суд не позволит Йену удерживать ее рядом с собой.

Карета тряслась по зимней дороге, подпрыгивая на ухабах. Йен, сжав зубы, смотрел в окно, за которым проносились последние хижины Йорка. На Еву ему было стыдно смотреть. Он пытался забыть о вспышке страсти, которая затмила ему разум, и не мог.

Йен проклинал себя за все свои ошибки. Он и сейчас совершал их, позволяя чувствам овладеть его сердцем. Отвращение к себе душило его.

Сидя в чистой карете, Йен ощущал запах трущоб по ту сторону лакированного дерева. Несмотря на зимний холод, гнилое дыхание смерти будет преследовать его, если он не усмирит свое сердце и не направит все силы на защиту Евы.

Это было правдой — нежные чувства только мешали ему. Йен больше не мог быть мягким. Он хотел наказать людей, которые чуть не сломали Еве жизнь, хотел завоевать для нее спокойствие и свободу от лекарства, которым ее без меры поили в сумасшедшем доме. А для этого Йену следовало избавиться от жалости и сострадания.

Глава 15

Письмо от Евы начиналось с восторгов по поводу малютки Адама — его первого сына и наследника, и от этого сердце Гамильтона на мгновение наполнила уверенность, что все проблемы между ним и его женой теперь исчезнут. Но потом он начал медленно понимать, что письмо предназначалось не ему. Хоть имя Гамильтона и стояло на конверте, Ева сочинила его для Йена. Подробное описание осеннего леса, готовящихся к зимовке зверей, рассказ о жеребятах, которые родились весной, — все это его совсем не интересовало. А вот Йен обожал такие вещи.

Этим письмом Ева разрывала сердце Гамильтона на части. Неужели ей не понятно, что она была обещана ему с детства? Гамильтону, а не этому ханже, который, пользуясь правами друга, выговаривал, как плохо играть в карты, пить и порой заглядывать в бордель. И Господь вместе с законом скрепили это обещание.

Гамильтон, кипя от злости, смотрел на солдат, которые маршировали по пыльному плацу. Они занимались этим уже больше часа под полуденным солнцем и будут заниматься до тех пор, пока он не увидит, что у них все выходит идеально.

Этим людям нужна дисциплина. Их явно растили без всякого представления о том, что такое закон и порядок.

Когда Гамильтон смотрел на них, то сразу вспоминал наглых торговцев на базаре, грязь на улице и неприятный запах отхожих мест на жаре. Местные жили как звери и понятия не имели, каким образом покончить с этим скотством. Однако те из них, кто попал под начало Гамильтона, скоро станут людьми, и ему было наплевать, что некоторые дорого заплатят за это. Благодаря отцу он давно понял, что только идеальный результат достоин похвалы, все остальное приносит лишь позор. Поэтому Гамильтон не допустит, чтобы ему пришлось краснеть из-за солдат. Этого он натерпелся от отца сполна. И смерть старика не избавила Гамильтона от тяжелой ноши ожиданий, которым ему следовало соответствовать.

Один из солдат вдруг упал на землю, ломая ровный строй. Вокруг него взвился клуб пыли, который осел на выгоревшей форме.

Гамильтон, сжав зубы, наблюдал, как двое мужчин взяли упавшего и унесли подальше от марширующих солдат.

— Ленивый ублюдок, — сказал он вслух.

После этих слов сержант Эймс посмотрел на командира и заявил:

— Может, стоит прекратить учения? Эта жара…

— Мне наплевать на жару, — отрезал Гамильтон. Неужели Эймс не понимает, что ему надо добиться идеального строевого шага от этих язычников? — Пусть тренируются усерднее. — Он направил взгляд в сторону людей, уносивших упавшего солдата. — А того надо высечь.

Глаза у сержанта вспыхнули.

— Сэр, вы… вы это не всерьез?

Гамильтон фыркнул и нахмурился.