Невеста из империи Зла - Эльвира Валерьевна Барякина
Оставалось только воплотить задуманное в жизнь.
К счастью, и Капустин, и Алекс сразу же согласились прийти на ее дискуссионный клуб.
Получив «добро» на свой проект, Лена принялась готовить плацдарм для светлого будущего. Она уже придумала, чем поразит Капустина: по сути, ей нужно было устроить что-то вроде телепередачи — с гостями студии, со зрителями и с ведущими в своем и Марикином лице.
Кроме того, важен был нестандартный подход. Проработав в школе больше года, Лена вдоволь нагляделась на то, как не надо учить детей. Больше всего ее раздражало то, что ученикам не особо разрешали размышлять. На все вопросы давным-давно были выведены правильные ответы и дети должны были просто их запомнить. Со временем ребята привыкали к этой системе. Спросишь их: «Что вы думаете о прочитанном?» В ответ — молчание. И все ждут, чтобы учительница или пионервожатая подали знак о том, что именно они хотят услышать.
Зато если спросишь: «Почему вы считаете, что Гринев является положительным героем, а Швабрин — отрицательным?», тут же поднимается лес рук. Верный ответ уже дан, и нужно лишь разъяснить его.
— Наша директриса думает, что ребенок — это пустая кастрюля, в которую можно залить все что угодно, — жаловалась Лена Марике. — Но это же не так! Когда дети играют между собой, они такое выдумывают! А в школе молчат!
В ответ Марика только усмехалась:
— Зато когда ты уверен, что знаешь четкие ответы на все вопросы, ты можешь ни в чем не сомневаться.
— Но ведь так нельзя жить! — кипятилась Лена. — Ведь это не знания, а вера получается! На моем дискуссионном клубе такого точно не будет. Мы будем вместе размышлять и искать новые пути!
В общем, Лена была уверена, что при таком подходе Капустин не сможет не обратить на нее внимание.
Алекс слабо представлял, что его ждет в советской школе. Да его, впрочем, не очень-то это и волновало. Гораздо интересней было смаковать предчувствия по поводу очередной встречи с Марикой.
Жека Пряницкий еще больше раззадорил его.
— Ну что, охмурил девку? — сердито спросил он Алекса. — Я одного только не понимаю: как она может так нагло мне изменять? Идет на свиданку к чужому мужику, да еще сияет, как кремлевская звезда. Разве нельзя цивилизованно ходить налево? Ну, как я, например? Ходишь — молчи и никому ничего не показывай. А ей надо, чтоб об этом весь белый свет говорил! Никакого такта!
Лена встретила Алекса на крыльце школы. На ней был парадный костюм, светло-русые волосы убраны в прическу.
— Привет! Мои пионеры уже собрались. Ждем только тебя и Капустина.
— А кто это — Капустин? — осведомился Алекс.
— Политический обозреватель и журналист, — произнесла Лена таким тоном, будто называла полный титул испанского гранда.
За дверями Пионерской комнаты, где должно было проходить заседание клуба, творилось что-то невообразимое: стучали барабаны, вразнобой дудели горны, «Все будет сказано!» — верещал чей-то писклявый голос.
— Ни на минуту одних оставить нельзя! — в сердцах сказала Лена. — Постой пока в коридоре, чтобы я могла их утихомирить. А потом ты войдешь и мы тебя как следует поприветствуем.
Алекс согласно кивнул. Звуки за дверями живо напомнили ему его собственные школьные годы: стоило учителю выйти за порог, как все тут же начинали ходить на ушах, плеваться жеваными бумажками и скакать по партам.
Вообще, советская школа не так уж сильно отличалась от американской. Разве что вместо портретов отцов-основателей на стенах висел Ленин, да дети были одеты в форму: девочки — в коричневые платья с черными фартуками, мальчики — в синие пиджаки и брюки.
Внезапно в конце коридора послышался цокот каблучков. Это была Марика.
— Привет! — шагнул ей навстречу Алекс.
Но она едва посмотрела в его сторону:
— Привет.
Алекс сразу почувствовал, что опять что-то пошло не так.
— У тебя все в порядке?
— Да.
— Ты на меня за что-то обиделась?
— Нет.
— Тогда в чем дело?
Марика взялась за ручку двери.
— Я слышала, как ты отзывался о нас, — наконец произнесла она.
— Когда? — не понял Алекс.
— Тогда! Когда я приходила к тебе в общежитие. Думаешь, я не понимаю по-английски?!
«Черт!» — мысленно ругнулся Алекс. Кажется, на дне рождения Бобби он и вправду болтал что-то о политике партии и о СССР.
— А что я такого сказал? — начал он прощупывать почву.
Марика взглянула на него исподлобья.
— Это не твое дело, как мы живем, понимаешь? Не нравится — катись в свою Америку!
— Но ведь тебе тоже многое не нравится в Советском Союзе! — принялся защищаться Алекс.
— Твоя мать — идеальная женщина? — перебила его Марика. — Скорее всего, у нее все-таки есть кое-какие недостатки: может, нос кривой, может, она у тебя толстая — я не знаю. Но тебе бы понравилось, если б твою маму начали критиковать?
Алекс молчал, не зная, что ответить.
— Родину, как и родителей, не выбирают: и я люблю ее такой, какая есть, — сказала Марика и, оттолкнув Алекса, вошла в Пионерскую комнату.
«Черт!» — снова промелькнуло у него в голове.
— Простите, вы и есть мистер Уилльямс? — произнес кто-то по-английски.
Алекс оглянулся. Перед ним стоял невысокий человек: отличный костюм, шелковый галстук, изысканные очки…
— Меня зовут Валентин Капустин, — представился он. — Тележурналист.
Алекс равнодушно пожал ему руку:
— Очень приятно.
Капустин смерил его заинтересованным взглядом:
— А вы откуда?
— Из Калифорнии.
— О, я был там пару лет назад! Вечное лето, магнолии в цвету… Не скучаете, нет? Наверное, многого не хватает?
— В этой стране всего хватает; другой вопрос, что не всем, — пробормотал Алекс. Пусть этот журналист обижается на его слова — ему было наплевать. Он вообще обозлился на всех русских: сами не имеют своего мнения и другим не дают!
Но вопреки его ожиданиям Капустин живо поддержал его:
— Ну да, это сразу же бросается в глаза! Наше общество поделено на четкие касты: есть высшая — чиновники, они как сыр в масле катаются; есть низшая — пролетариат. На словах ему принадлежит вся страна, а на деле у него ничего нет, кроме плакатов «Слава рабочему классу!» на каждом углу.
В этот момент дверь в Пионерскую приоткрылась и оттуда
