Наталья Павлищева - Проклятая любовь лорда Байрона. Леди Каролина Лэм
— Всему свое время и место…
Вдруг на улице послышался непонятный шум.
— Что это? — Хобхауз выглянул в окно, а потом метнулся к двери, ведущей к лестнице. Обеспокоенный Байрон — за ним.
Волноваться стоило, потому что в дверь кто-то довольно крепко колотил, а любопытствующая толпа подбадривала смельчака. Открыв дверь, приятели с изумлением обнаружили за ней человека, в июльскую жару (что, видимо, и привлекло любопытных) по самые глаза закутанного в большой плащ с опущенным капюшоном.
— Кто вы?
— Впустите.
Голос показался Хобхаузу знакомым, а у Байрона вызвал просто спазм в желудке. Под просторным плащом, конечно, скрывалась Каролина, одетая в костюм пажа. Она сообразила, что маскарадный костюм пажа несколько ярок для середины дня, а вот то, что большой плащ и капюшон привлекут не меньше внимания, ей почему-то не пришло в голову.
— Вы собираетесь уезжать?
Байрон неопределенно пожал плечами, не понимая, что она имеет в виду. Он действительно собирался вечером посидеть у Роджерса, но выезжать, громко сказано, Роджерс жил просто по соседству.
— Да, я знаю, не отпирайтесь! Вас видели покупающим необходимое для бегства!
— О боже! Каролина, вы все не так поняли…
— Я все правильно поняла: вы готовитесь бежать, но у вас нет денег! — Она стрельнула глазами в Хобхауза, которого терпеть не могла, впрочем, взаимно, и заговорщически прошептала Байрону: — Я принесла!
Хобхаузу надоело, он поинтересовался, не перепутала ли леди Каролина адрес, ведь у лорда Байрона сегодня нет маскарада, да и вообще не бывает.
— Я не к вам, милорд, приехала, а к Джорджу!
Байрон сообразил, насколько это нелепо — Каро в костюме пажа, и потащил ее в спальню:
— Вы должны немедленно переодеться!
— Во что?!
— Найдем платье какой-нибудь служанки.
— Вот еще! Неужели я надену платье служанки?!
— А так лучше?!
Началась вполне привычная ссора, Хобхауз сидел в гостиной, вытянув ноги, и слушал, как эти двое кричат друг на дружку. Каролина за словом в карман не лезла, она возражала весьма толково и логично. Из обрывков долетавших фраз приятель Байрона понял, что, возомнив, что любовник собирается уезжать, а ее с собой немедленно не берет, потому что нет денег, Каролина решила… отдать ему свои драгоценности, как и предлагала раньше.
Байрон отбивался, как мог, потому что главным возражением леди Лэм был категорический отказ надевать платье «замарашки», как она кричала. Конечно, платье довольно пухленькой служанки на худой Каролине висело мешком, она возмущалась:
— Ну, посмотрите, посмотрите, разве я могу показаться где-либо в таком виде!
Хобхаузу просто надоело, и он, постучав в дверь спальни, категорически потребовал, чтобы леди Каролина покинула дом Байрона!
На мгновение по ту сторону двери воцарилось молчание, а потом истерика началась снова, Каролина требовала, чтобы поэт сказал «этому мерзкому мужлану», что она вольна находиться в доме, сколько хочет и когда захочет! Байрон что-то мямлил в ответ. Хобхауз снова потребовал, чтобы Каролина отправилась восвояси.
В следующее мгновение он едва не получил по лбу дверью, которую рывком распахнула Каролина. Взгляд ее безумно блуждал по комнате, вдруг, увидев на бюро нож для разрезания бумаги, она метнулась туда. Хобхауз не успел сделать ничего, потому что следом из двери вылетел, насколько позволяла ему хромота, Байрон и попытался выхватить у любовницы нож.
Едва ли она смогла бы убить себя таким ножом, но серьезно поранить могла.
Еще через мгновение Каролина рыдала в кресле, закрыв лицо руками, Байрон сидел в другом без сил, судорожно сжимая отобранный нож, а Хобхауз пытался уговорить леди Лэм выпить воды и успокоиться. Конечно, выпускать женщину из дома в таком виде нельзя, но Хобхауз волновался, не станут ли ее здесь искать, тогда скандал обеспечен.
Наконец Каролину удалось хоть немного привести в чувство, стуча зубами о край стакана с водой, она, всхлипывая, выговаривала любовнику:
— Вы хотите моей гибели! Вы решили уехать, бросив меня одну! Вы меня совсем не любите!
К полнейшему изумлению Хобхауза, Байрон принялся убеждать Каролину в своей любви и клясться, что не покинет Лондон без нее.
Приятель несчастного любовника, решив, что с него этого представления уже достаточно, в свою очередь стал убеждать Каролину, что той нужно во избежание неприятностей немедленно вернуться в свой дом, что она компрометирует не только себя, но и Байрона, что ему просто поставят в вину совращение леди Лэм… напоминал даже о возможном вызове на дуэль, на что имеет право оскорбленный супруг…
Говорить о совращении леди Каролины или о вызове на дуэль кого-либо Уильямом Лэмом было нелепо, но уловивший общий настрой Хобхауз намеренно говорил патетическим тоном и страшно утрируя произошедшее. По его словам выходило, что из-за пребывания леди Каролины в доме Байрона на краю гибели оказались все, но в первую очередь поэт. На это Хобхауз нажимал особенно, понимая, что Байроном Каролина дорожит больше самой себя.
Наконец леди удалось убедить, она согласилась отправиться домой даже в платье служанки, но только после обещания поэта обязательно встретиться с ней, куда бы он ни собрался уехать из Лондона. Каролина не без основания подозревала, что от нее хотят избавиться. Но Байрон вел себя так, что создавалось впечатление, будто он делает это только под давлением приятеля. Хобхауз стал для Каролины главным врагом.
И все же она уехала…
Вернувшись в гостиную, Хобхауз налил полный стакан виски и выпил практически залпом. Безвольно откинувшись в кресле, он некоторое время молчал, а потом обреченно поинтересовался:
— Джордж, как тебя угораздило связаться с этой дикой кошкой? Надо немедленно развязаться.
Байрон только вздохнул…
— Почему ты не можешь этого сделать, зачем ей что-то обещать? Лучше сказать откровенно, что все кончено, и просто расстаться.
Байрон снова только вздохнул.
— Почему ты такой нерешительный с леди Каролиной?
— Она способна заколоться…
— Не думаю. Во всяком случае, постарайтесь, чтобы это было не в вашем доме. Дайте мне слово, что больше не увидитесь с этой фурией. Объясниться можно в письме, это даже легче сделать.
Говорил и понимал, что друг ничего этого не сделает, что он хозяин положения только на словах, а на деле проявляет в подобных случаях безволие. Думать, что Байрон все же любит эту дикую кошку, не хотелось.
Роман зашел настолько далеко и так запутался, что осторожно распутать этот гордиев узел не представлялось возможным, его оставалось только разрубить. Если бы Байрон честно сказал Каролине, что между ними все кончено, случилась бы истерика, возможно, попытка самоубийства, но в конце концов разум у Каролины восторжествовал: как ни была она взбалмошна, гордость не позволила бы так унижаться.
