Наталья Павлищева - Проклятая любовь лорда Байрона. Леди Каролина Лэм
Леди Мельбурн рассмеялась, причем было хорошо видно, что от души.
— Да, если подумать, то была и такая причина, но далеко не в первую очередь. Это мой обожающий вас сын способен думать только о вашей особе, я размышляю об этом в последнюю очередь.
Каролина фыркнула, точно рассерженная кошка, но не нашла, что ответить. Впрочем, леди Мельбурн и не ждала от невестки ответа. Она продолжила, словно не заметив реакции Каролины:
— Прежде всего меня интересовало, что такого вы все находите в этом хромом болтуне.
— Хромом болтуне?! Не вы ли сами просили Байрона об интимной встрече?
— Дорогая, я уже не в том возрасте, чтобы одним взглядом очаровать молодого человека, да и тратить время и силы на пустую болтовню с ним не находила нужным. Я попросила, он с готовностью прибежал.
Каролина хотела возразить, что вовсе не сразу, но насмешливый взгляд свекрови подсказал, что у той есть уничтожающий ответ, потому невестка зачем-то поинтересовалась:
— И как?
— Я видела любовников получше. Самомнения много, умений мало…
— У Байрона?
— Вы полагаете, что обилие любовниц делает мужчину более ценным? Ничуть, дорогая. Любовник хорош в двух случаях: когда он думает только о вашем удовольствии, либо когда думает только о своем. В первом случае вы получаете удовольствие с его помощью, что бывает не всегда, во втором — от собственного подчинения, что тоже бывает не всегда. Байрон ни то, ни другое. Он не стремится угодить вам, считая себя исключительной ценностью, но и не умеет заставить подчиниться только его страсти и желаниям. А стремление всего лишь произвести впечатление никого не красит даже в постели.
Леди Мельбурн усмехнулась, глядя, как вытягивается лицо невестки:
— Право, дорогая, Байрон как мужчина вовсе не стоит того, чтобы сходить из-за него с ума. Конечно, он гений, но не в постели. Любовник, который думает только о себе, должен быть… несколько более горячим…
Разговора не получилось, убедить Каролину оставить Байрона леди Мельбурн не только не смогла, но и, в общем-то, не попыталась. Невестка слишком возбуждена, чтобы внимать голосу разума.
Зато леди Мельбурн решила для себя другое: к чему уговаривать строптивую Каро, если можно использовать ее поведение против нее же? Пусть совершает безумства, чем больше их будет, тем легче убедить Уильяма в необходимости развода. В Лондоне хорошо известна непредсказуемость и взбалмошность леди Каролины, это отталкивает от нее других любовников, а Байрон неосторожен, вернее, сама Каро слишком неосторожна, этим нельзя не воспользоваться.
Леди Мельбурн решила больше не препятствовать сумасшедшей невестке, а лишь открывать глаза на ее поведение мужу, может, хоть тогда поймет, что это груз на ногах?
Байрон хмур, его замучили кредиторы, долги росли, как снежный ком, катящийся с горы, а поступлений не было. Продажа Ньюстеда становилась делом необходимейшим. Байрон не мог не думать об этом и, хотя особенно привязанным к Ньюстеду быть не мог, поскольку ребенком его туда просто не пускали, хорошо понимал, что продаст последнее, деньги утекут, как вода сквозь пальцы, и больше ничего не останется.
Если бы удалось быстро и выгодно жениться, взяв хорошее приданое и деньгами тоже, тогда можно оставить Ньюстед. Поэт развивал перед Хобхаузом идею превратиться в настоящего джентри — заниматься хозяйством, охотиться, болтать о политике по субботам, любоваться тем, как растут многочисленные отпрыски.
Друг смеялся:
— Ты не выдержал бы и полумесяца без лондонской суеты и болтовни гостиных, а говоришь о превращении в джентри. Нет, дорогой, ты развращен лондонским обществом, восхищением света, которого, безусловно, достоин. О чем станешь говорить с соседями в деревне?
— Тогда надо уезжать на континент, в Италию, Грецию…
— С молодой женой?
Байрону приходилось соглашаться, что никто, кроме Каролины Лэм, за ним без денег не поедет.
Однажды после неприятного разговора с кредитором (а когда они бывали приятными?) Байрон написал Каролине, что готов бежать, да только не на что.
Каро не понимала или не желала понимать, что он часто красуется, играет роль Чайльд Гарольда. Женщина была влюблена, причем именно в выдуманного Байрона, похожего на своего героя, экзальтированного не меньше ее самой, надевшего маску трагического скептика, на котором лежит родовое проклятье… Поэт играл роль столь убедительно, что временами сам верил и в проклятье, и в то, что способен принести тем, кто его любит, только несчастье.
Не будь Каролина по-настоящему влюблена, она легко поняла бы, что Байрон в письмах скорее красуется, что это игра в чувства, а не само чувство, что трагизм наносной… И уж тем более прислушалась бы к словам матери, убеждавшей, что поэт пишет леди Мельбурн о своей любовнице совсем другое. Самой Каролине Байрон клялся в любви и в письмах мечтал бежать с ней на Восток, а ее свекрови жаловался, что не может отвязаться от прилипчивой красавицы!
Леди Мельбурн призывала страдальца порвать отношения, объяснившись раз и навсегда, но он почему-то этого не делал, напротив, старательно поддерживал в Каро уверенность, что любит, что она — единственная. Конечно, Каролина верила Байрону и не верила своей матери и свекрови.
Мало того, в один из июльских дней Уильям вдруг со смехом сказал, что видел поэта в лавке, где тот покупал всякую всячину, мало подходящую для Лондона, но весьма — для Албании или чего-то подобного. Каролина изменилась в лице, то, что Байрон закупает дорожные и сувенирные мелочи, означало, что он намерен уехать! Без нее?!
Отговорившись головной болью, она заперлась в спальне и мучительно пыталась понять, как быть. На спешно отправленное любовнику письмо с вопросом «Когда выезжаем?» ответа не последовало.
Но Каролина не привыкла долго раздумывать, немного пометавшись по спальне, она вдруг позвала горничную:
— Бетти, мой костюм пажа!
— Разве сегодня карнавал, миледи?
В ответ Бетти получила такой взгляд, что сделала вид, что ничего не спрашивала вовсе. Когда у леди Каролины дурное настроение, лучше свой нос в ее дела не совать.
Никто не обратил внимания, что Каролина вдруг уехала из дома в костюме пажа, держа в руках что-то, завернутое в плащ.
У Байрона привычно сидел Хобхауз, разговор шел о политике и о том, насколько опасно писать памфлеты (через несколько лет Хобхауз даже попадет в тюрьму именно за свои острые памфлёты). Байрону это было не по душе, он предпочитал скептицизм по отношению ко всему обществу, а не к правительству.
— А как же твои выступления в парламенте?
— Всему свое время и место…
