Барбара Картленд - Встречи и разлуки
Я не смогла удержаться от смеха.
— Бедный Пупсик! — сказала я. — Ведь я звала Гарри?
Доктор Макгрегор утвердительно кивнул.
— Да, вы все время говорили о каком-то приморском местечке, где вы были с ним… вспоминали… ну… что вы пережили когда-то. Я сразу же понял, что я натворил, и настоял, чтобы лорд Глаксли ушел. Но, боюсь, было уже поздно — он ужасно расстроился. Он назвал мне себя, и я тут же связался с его родственниками.
— Они приезжали?
— Да, и, простите меня за откровенность, леди Глаксли, по правде говоря, они были неприятно поражены известием о вашей свадьбе… но я полагаю, это вам известно.
— Нет. Видите ли, доктор, надо сказать, что на самом деле я мало что помню о своей свадьбе. Думаю, я была все это время… не в себе. Во всяком случае, я была пьяна… Да, ну и положение! А что, Пуп… я хочу сказать, мой муж ничего не просил мне передать?
— Он оставил вам письмо. Я должен был передать его вам, когда вы поправитесь. А его отец, лорд Марленд, оплатил ваше пребывание здесь по сегодняшний день.
— Очень любезно с его стороны, — сказала я. — Можно мне взглянуть на письмо? Не беспокойтесь, оно чрезмерно не взволнует меня.
Несколько неуверенно доктор Макгрегор достал из кармана письмо.
Оно было написано знакомым мне нетвердым почерком и, очевидно, в сильной спешке, возможно, как раз в тот момент, когда за ним явилась его семья.
«Я понимаю теперь, какой я слепец. Вы были в «Шлюпе» с Гарри Рамфордом в тот день, когда я приезжал туда. Мне больше нечего сказать, кроме того, что чем скорее мы получим свободу друг от друга, тем лучше. Пожалуйста, дайте мне знать через ваших поверенных, как только поправитесь.
Искренне ваш, Глаксли»
Подпись вызвала у меня улыбку. Пупсик, старающийся соблюдать достоинство, был еще более нелеп и смешон, чем Пупсик, обожающий и страдающий от безнадежной любви.
Разумеется, я понимаю, что его теперешнее ко мне отношение вполне оправданно, хотя его вина в том, что он поспешил жениться на мне, когда я, насколько я могу судить, была не в состоянии что-либо соображать.
У меня, наверно, все время держалась высокая температура, не говоря уже о том, что я допилась до потери сознания и была совершенно не способна ни на что после потрясения, вызванного гибелью Гарри.
Мне очень стыдно. Самое ужасное, что я сознаю, насколько презирал бы меня Гарри за то, что я опустилась до такого состояния. Он бы никогда себе этого не позволил.
О Гарри! Гарри!..
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Похоже, я стала знаменитостью — не за одну ночь, как говорится, но за полтора месяца.
Когда я была Линдой Снелл, газеты иногда писали обо мне в снисходительно-небрежном тоне, а теперь я приобрела огромную известность.
Когда мне стало лучше, сестра принесла старые газеты с описаниями катастрофы, в которую я попала, и с фотографиями. Целых три дня мы с Пупсиком мелькали в заголовках.
Вся проблема в том, как мне жить дальше. Я не имею ни малейшего желания обращаться за деньгами к Пупсику, но в то же время не смогу работать еще по меньшей мере месяц. Мне необходимо отдыхать два или три часа каждый день и беречь руку.
Меня ужасно огорчило известие о том, что Клеону послали в Монте-Карло демонстрировать модели Канталупа и что она вернется только в конце сентября.
Это значит целых восемь дней мне придется провести одной. Я не знаю, кто из моих друзей сейчас в Лондоне, и не представляю себе, на что я буду жить и даже питаться.
У меня нет ни пенни, и единственное, что я могу сделать, — это что-нибудь заложить. На моих весенних жакетах есть пара меховых воротников, но за них много не получишь.
Правда, у меня есть еще кольцо Гарри, но я пойду на все, лишь бы не расстаться с этой единственной дорогой мне вещью.
Уж лучше бы фотографы выдавали нам бесплатную еду, вместо того чтобы бесплатно снимать. Это было бы намного полезнее.
Так что я опять в том же положении, в каком была, когда впервые приехала в Лондон. Но хуже всего двухмесячный долг за квартиру. Да, ничего не скажешь, положение не из приятных!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Я не сержусь, я просто удивляюсь.
Если бы я раньше серьезно об этом задумалась, я бы поняла, наверное, что семья Пупсика пришла бы в ужас, узнав о его женитьбе на мне.
Мне казалось, правда, что леди Мэриголд отнеслась бы к этому событию равнодушно или даже, может быть, проявила бы сочувствие к Пупсику, если уж не ко мне. Но она пребывает в такой же ярости, как и ее родители.
Вчера она без предупреждения явилась ко мне. Я чувствовала себя скверно и легла отдохнуть, когда в дверь постучали. Я сказала: «Войдите!», думая, что это посыльный или квартирная хозяйка.
Но, к моему величайшему удивлению, вошла моя золовка.
— Здравствуйте! Как я рада вас видеть! — сказала я.
Я была так одинока, что мне хотелось хоть с кем-нибудь поговорить. Но леди Мэриголд совсем не походила на веселую, постоянно улыбающуюся любительницу коктейлей, с которой я познакомилась несколько месяцев назад.
— Мне нужно серьезно с вами поговорить.
— Хорошо, — сказала я, вставая с постели и убирая с кресла одежду, чтобы она могла сесть.
После неловкой паузы она сказала:
— Очень жаль, что вы так поспешили с замужеством. Ведь у Пупсика, знаете ли, денег нет.
— Отлично знаю, — ответила я, — но я вышла за вашего брата не из-за денег… я вообще не имела намерения выходить за него.
— В таком случае очень прискорбно, что вы сделали это, — мрачно заметила леди Мэриголд.
Я видела, что она мне не верит.
— Я приехала, — продолжала она, — чтобы предложить компромисс. Мои родители хотели бы встретиться с вами в конторе их адвоката.
— Ну что же, — сказала я, — если и Пупсик этого хочет…
Я все-таки в немалой степени дочь своей матери и не выношу всяких преследований и запугиваний. Ненавижу, когда на меня начинают давить. Не знаю почему, но, как только кто-нибудь пытается обманом взять надо мной верх, я впадаю в ярость. Когда люди со мной любезны и обходительны, я делаюсь мягкой как воск.
Поэтому, когда адвокат сразу же взял со мной угрожающий тон, послушав его минуту, я сказала:
— Я не позволю с собой так разговаривать! Я готова выслушать, если у вас есть что сказать, и согласиться на любое разумное предложение, но факт остается фактом: я замужем за лордом Глаксли, я его жена. Вам не удастся представить дело так, что я совратила младенца; мне нет девятнадцати, а ему двадцать пять, так что ваши аргументы чистейший вздор, и вам это известно!
