Джил Грегори - Маргаритки на ветру
Но Ребекку пугала собственная слабость и готовность без колебаний уступить ему.
Да, Вольф Бодин не женат. Его жена умерла, но разве это что-то меняет? Она все равно не интересует Вольфа. Она для него только приятное развлечение и никогда не станет ничем иным. Да и как он может относиться к дочери Бэра Ролингса?
Сентябрьский ветер гнал по дороге осеннюю листву, освежал ее разгоряченное лицо. Ребекку жгли воспоминания той первой ночи. Какое презрение она увидела на лице Бодина, когда он узнал, кто ее отец! Думая об этом, она не могла простить себе, что поддалась слабости пусть даже на короткое время и позволила ему поцеловать ее. Она пыталась отогнать мысли о случившемся, но они упрямо возвращались.
А хуже всего то, что она сделала больно мальчику, и теперь Билли, возможно, ненавидит ее.
Поднимаясь по склону холма к развилке, откуда начиналась прямая дорога к ранчо, Ребекка подумала о женщине, которая была женой Вольфа. Конечно, он все еще любит ее, скорбит о ней, удовлетворяет свои физические потребности с женщинами легкого поведения, которые для него не имеют значения, а сам до конца жизни будет хранить верность… Как же ее зовут?
«Хватит, – одернула себя Ребекка, когда подъехала к дому и начала распрягать лошадь. – Думай о Кетлин и Билли. Откройся им, пусть они станут твоими друзьями, если Билли захочет. Забудь про Вольфа Бодина».
Она вымылась в ледяной реке, дома вытерла и расчесала волосы, надела чистое платье – красно-белое с узкими рукавами, – затем внимательно осмотрела себя в зеркале, гадая, оценил ли Вольф Бодин ее привлекательность или целовал дочь Бэра Ролингса, то есть женщину безнравственную. Но в таком случае он не достоин уважения.
Ребекка изучила свое лицо и скорчила недовольную гримасу. Рот слишком большой, нос слишком обыкновенный, а волосы постоянно норовят растрепаться, сколько шпилек ни втыкай.
Синяк на щеке почти незаметен, но Ребекка все же присыпала его рисовой пудрой, наложила румяна. Если она доступная женщина, пусть так и выглядит!
«Мне наплевать, что он подумает», – строптиво решила девушка, накидывая на плечи роскошную кружевную шаль. Пора снова готовить экипаж и ехать к Бодинам.
Но, уже подойдя к двери, она вдруг спохватилась и побежала в спальню, чтобы мазнуть себя дорогими французскими духами, которые Бэр прислал ей из Сан-Франциско на ее последний день рождения. «Это для меня, потому что я люблю приятные запахи, а вовсе не для того, чтобы понравиться ему!»
Боясь опоздать, Ребекка бросилась к двери и едва не столкнулась с мужчиной, стоявшим на пороге.
Она вскрикнула, резко отшатнулась, чуть не упав, но он вовремя подхватил ее.
– Что за крик, неуклюжая вы женщина? Вы меня до смерти напугали, – рявкнул Вольф Бодин.
– Это я напугала вас? – Сердце у нее забилось втрое быстрее, чем обычно, и она вырвала руку из его железных пальцев. – Что вы здесь делаете?
Вольф нахмурился, но даже сейчас он выглядел очень красивым: темно-синяя рубашка обтягивала его широкие плечи, шелковый платок небрежно повязан на шее, превосходно сидящие брюки подчеркивали стройность длинных ног, вычищенные башмаки сверкали, как полированные. В тусклом свете керосиновой лампы Ребекка видела каштановые пряди, выбивавшиеся из-под шляпы, и прищуренные глаза, в которых не было ни теплоты, ни даже просто безразличия, только холод и гнев.
– Я приехал за вами. Только собрался постучать, как вы рванули дверь. Что-нибудь случилось, мисс Ролингс? Почему вы такая нервная?
Мисс Ролингс. Значит, все пойдет сначала. Ну ладно.
– Все в порядке. – Ребекка небрежно пожала плечами, демонстрируя такую же холодную вежливость. – Я торопилась, вот и все. Разве я выгляжу нервной?
Вольф так посмотрел на нее, как будто хотел сказать нечто грубое. Ребекка скрежетала зубами, пока он бесстрастно оглядывал ее с головы до ног.
– Вы закончили осмотр? – резко бросила она, с разочарованием признавшись себе, что не заметила в его взгляде ни восхищения, ни желания.
– Вы в порядке, – равнодушно ответил Вольф. – Идемте.
Ей пришлось чуть ли не бежать, чтобы приноровиться к его гигантским шагам, и Ребекка могла бы поспорить, что шериф не подаст ей руку, когда они будут садиться в экипаж.
И ошиблась. Дойдя до коляски, Вольф неожиданно повернулся, так что она едва не наскочила на него, обхватил ее за талию, приподнял без видимых усилий и бесцеремонно усадил на жесткое сиденье.
– Я бы предпочла сама править лошадью, – пробормотала Ребекка, когда он сел рядом.
– Кетлин и слышать об этом не желала, – сказал он, глядя вперед, и взял вожжи. – Иначе меня бы здесь не было.
– Как мило. – В ней закипало раздражение, и в то же время на сердце было тяжело.
Он ее ненавидит. Это ясно как Божий день. Ненавидит даже сильнее, чем в первый день, когда узнал, кто она такая. Презирает ее. Тем лучше. Значит, больше не попытается ее поцеловать, она может быть спокойна.
Дорога шла между тенистыми елями, холодный ветер гнал клубки перекати-поля и выл, пытаясь сдвинуть с места тяжелые валуны. Луна плыла по атласному небу, усыпанному тысячами звезд. Ребекка украдкой поглядывала на сидящего рядом мужчину, однако ничто не менялось в его облике, и она решила, что это самый злой и отвратительный человек на свете. Как она могла, даже ребенком, считать его добрым? За всю дорогу он не сказал ей ни слова, не посмотрел на нее, держался так, будто она еловая ветка, случайно упавшая на сиденье рядом с ним.
Тогда она тоже возненавидит его. От этой мысли Ребекка почувствовала облегчение. Груз идиотских мечтаний упал с ее плеч, исчез навсегда. Она была глупой простушкой, мечтательницей, но теперь освободила от него свою душу, как от страшного проклятия, и никогда больше не вернется в эту тюрьму. Ей стало так легко и радостно от вновь обретенной душевной свободы, что едва экипаж подъехал к ранчо «Дубль Б», Ребекка спрыгнула на землю, не дожидаясь, пока Вольф поможет ей.
Дверь аккуратного дома с белыми оконными рамами отворилась, наружу хлынул поток света, позволяя увидеть безупречно выкрашенное крыльцо, на которое вышла Кетлин, вытирая руки фартуком и широко улыбаясь.
– Входите, Ребекка. Как вы хороши! Ах, я не думала, что к вечеру так похолодает. Вам лучше сесть у камина.
Девушка взбежала по ступенькам и вошла в дом, не взглянув на Вольфа.
Мебель была простая, но удобная и прочная. Перед камином стоял диван, обитый розово-голубым ситцем, а по обеим сторонам от него – стулья с такой же обивкой. Тепло от огня разливалось по всей просторной и высокой гостиной с дубовым чайным столиком, застекленными полками и шкафчиками старинной работы, плетеным ковром на натертом до блеска полу и письменным столом с ножками в виде звериных лап. Розовые муслиновые занавески на окнах были подвязаны голубыми лентами с кисточками. На стенах висели канделябры, в которых горели свечи. Узкая полированная лестница вела на второй этаж, наверняка обставленный так же уютно.
