Ольга Шумяцкая - Ида Верде, которой нет
Зиночка же, приобщая Дика к разнообразиям столичной жизни, старалась соблюдать равновесие, чтобы не шокировать спутника излишней вольностью и категоричностью художественных высказываний, и умело сочетала патриархальную пыль Малого театра с вахтанговским балаганом, а классическую экспозицию Третьяковки с выставками авангардистов, устроенными Евграфом Анатольевым, где разъятый на части мир являл зрителям нелепое и отвратительное нутро.
Дик восхищался, недоумевал, возмущался, хмыкал, закрывал глаза, иногда краснел и — был совершенно счастлив.
На второй день знакомства ему было позволено поцеловать у божественной руку, на третий — сжать ее ладонь во время театрального действа и не отпускать до конца спектакля. На четвертый во время «маскарада хромоногих хвостатых рифм» в «Синем щеголе» он осмелился под столиком положить руку на ее колено. Зиночка руку скинула, а на Дика посмотрела с призывным прищуром сквозь запотевший бокал шампанского, чем чуть было не свела старика — как про себя называла Зиночка Дика — с ума.
Он никак не мог понять, чему верить: руке, сбросившей его руку, или глазам, глядящим в его глаза. Да, Дик сходил с ума.
Зиночка посмеивалась.
Разговоры о гениальной фильме «Невесомые люди» велись непрерывно.
— Я должна познакомить вас с автором, — говорила Зиночка. — Он, бедняжка, пока не выходит. Оттепель. Ему хуже.
Пока она развлекала и завлекала жертву, Петя Лукьянов и Йося Фальцман тоже не сидели без дела. Обегав несколько агентств по сдаче недвижимости, они нашли подходящую каморку на чердаке мрачного арбатского дома, куда и поселили «умирающего автора». Лукьянова Дик знал в лицо. Никого чужого Зиночка в свою аферу посвящать не собиралась. Пришлось роль гения взять на себя невысокому щуплому Фальцману.
— Актер из тебя никакой, поэтому лучше молчи, — сказала ему Зиночка. — А комплекция подходящая.
— Умри, несчастный! — зычным басом подхватил Лукьянов, театральным жестом тыча в Фальцмана пальцем.
Итак, убедившись, что все в порядке, Зиночка погрозила Фальцману маленьким кулачком, выпорхнула из каморки и на Пречистенском бульваре возле памятника Гоголю встретилась с Ильей Ильичом.
— Умоляю вас, милый Илья Ильич, отнестись к бедному юноше с возможной деликатностью. Он слишком тяжело переживает свое бедственное положение. Мы все принимаем в его судьбе горячее участие, ведь он Петин кузен, — нашептывала она, пока они с Диком поднимались по нечистой узкой лестнице на пятый этаж, и вдруг споткнулась, потеряла равновесие, закачалась-заколебалась на краешке ступеньки, схватилась было за перила, но рука скользнула мимо и беспомощно повисла над шахтой лестничных пролетов.
Дик подхватил ее и, на мгновение обезумев, притиснул к стене, распахнул шубку, начал шарить жадными руками по груди, животу, бедрам.
— Божественная! Божественная! — с трудом выговаривал он, жарко дыша ей в ухо.
Она уперлась ладошками ему в грудь.
— Илья Ильич! Вы забываетесь! — Голос звучал с таким кристальным презрением, что Дик мгновенно отрезвел, отшатнулся, забормотал, покраснев, слова извинения.
Зиночка запахнула шубку, поправила шапочку и быстро, не оглядываясь, побежала вверх.
Дик следовал за ней в состоянии крайнего смущения, называя себя «старым ослом».
Румяный Фальцман с испуганным лицом лежал в постели, держа на вытянутых руках конспекты.
Пламя свечи бросало на потолок действительно зловещие тени. Холод стоял адский.
Зиночка одобрительно хмыкнула и тут же защебетала, представляя мужчин друг другу, засуетилась, захлопотала, начала убирать со стола.
И вот уже Илья Ильич, стоя на коленях, растапливал железную печурку, а Зиночка вынимала из сумочки толстые деревенские носки и протягивала их Фальцману:
— Ноги непременно должны быть в тепле! Ну, как вы сегодня, милый? Не лучше? Кашель сильный? Микстуру принимали? Сейчас я согрею вам чаю. — Она оправляла одеяло, взбивала единственную тощую подушку. — Написали сегодня что-нибудь?
Фальцман мычал, усиленно давясь кашлем.
Дик с умилением взирал на Зиночку.
— А позвольте полюбопытствовать, уважаемый Иосиф Давидович, — обратился он к Фальцману, садясь на краешек колченогого стула. — О чем будет ваша фильма?
Фальцман загнанно посмотрел на Зиночку.
— О! Это сценарий по повести господина Достоевского «Бедные люди», — подхватила она. — Недаром Иосиф Давидович назвал их «Невесомыми». Изумительная интерпретация, просто изумительная! Ничего лучше я не читала! Но сам автор, представьте себе, Илья Ильич, своей работой недоволен и до сих пор вносит в сценарий поправки. Жажда совершенства.
— Могу ли я ознакомиться? — Дик протянул руку к конспектам.
Фальцман зашелся в мучительном приступе кашля.
— Я дам вам свой экземпляр, — тут же вмешалась Зиночка. — В этом вы ничего не поймете. Поправки, помарки… Но мы, вероятно, утомили вас, Иосиф. Пойдемте, Илья Ильич, дадим ему отдохнуть. Ах, как бы я хотела, чтобы его мечты осуществились!
Она влекла Дика к выходу, подталкивала, выталкивала, делала за спиной знаки Фальцману, дескать, лежи пока, мало ли что, вдруг решит вернуться, тащила Дика вниз по лестнице, а на улице, где уже окончательно стемнело, шла чуть-чуть впереди, быстрым мелким шагом, слегка склонив вниз головку, как бы печалясь всей душой.
Под фонарем она остановилась, подняла лицо, и Дик увидел слезы в ее прозрачных глазах.
— Я так боюсь, Илья Ильич, что он не успеет осуществить задуманное! Вы же видели… Никто другой не сможет это снять так, как он! — Она прервалась. Горловой спазм душил ее, но она справилась с волнением. — Да я и сама, не буду скрывать, мечтаю сыграть Вареньку. Роль будто написана для меня. Но что говорить, Илья Ильич! Мы же с вами взрослые люди и в отличие от этого наивного ребенка понимаем, что мечты наши тщетны!
— Зинаида Владимировна! Зинаида Владимировна! — Дик целовал ей руки, прижимал холодные ладони к своим пылающим щекам. — Не тщетны! Не тщетны! Я готов, Зинаида Владимировна! Готов! Но… Но, умоляю, будьте моей!
Зиночка отняла руки и отступила на шаг. Внимательными глазами поглядела на Дика снизу вверх.
— Но и вы должны быть моим, — произнесла тихо и значительно.
— Да я!.. Как же я не ваш? Я весь, без остатка!..
— Весь? Без остатка? — грустно усмехнулась Зиночка. — Но ведь вы женаты. Как же можно… — она сделала усилие, — просить девушку о подобных вещах?
— Однако… — казалось, Дик, не ожидавший такого поворота разговора, опешил. — Однако я человек верующий, Зинаида Владимировна. Для меня церковный брак нерасторжим.
