Патриция Райан - Сокол и огонь
— Ну конечно, как это я не подумала о твоих подружках! Гастингские шлюхи! Интересно, что они умеют такого, чего не умею делать я?
— Ничего, но отличие все же есть. Ты, бесспорно, распутна и обладаешь приемами проститутки, но…
— Что?!
Торн повернулся к ней спиной, чтобы налить себе воды из кувшина.
— …но шлюхи достойны уважения, а ты — нет. Они честнее и не прибегают к гнусным уловкам, чтобы…
— Ты… ублюдок! — Эструда затряслась от негодования. — Я леди! Я почти баронесса! А ты всего лишь дикая саксонская свинья! Твое место — на скотном дворе, рядом с козами и коровами, а не в постели с благородной дамой. Ты даже не имеешь понятия, как надо заниматься любовью с настоящей женщиной, женщиной благородного происхождения.
— А я и не звал тебя в свою постель, — заметил Торн, оторвавшись от кружки.
— Да любой джентльмен почел бы за честь разделить со мной ложе и не стал укорять меня ни за какие уловки, к которым я бы ни прибегла. И он не оттолкнул бы меня, едва получив свое. Нет! Он сначала позаботился бы о том, чтобы доставить мне удовольствие. Так поступил бы настоящий джентльмен.
— Что ж, у тебя всегда есть под рукой твоя собачья плетка. — Торн допил воду и поставил кувшин на место.
Смысл этих слов дошел до Эструды не сразу. Когда она поняла, ее захлестнула ярость. Она посмотрела на плетку, потом на Торна, который невозмутимо приглаживал свои влажные волосы.
Стиснув серебряную рукоятку в кулаке, Эструда вскочила на ноги. Ненависть переполняла все ее существо. Она занесла руку, и когда Торн повернулся к ней, со всей силы ударила его по лицу.
Он согнулся от боли. Эструда увидела кровь.
В углу закричала и захлопала крыльями Фрея. Торн упал на колени, закрывая рукой лоб. Темные пятна окрасили солому под ним. Эструда посмотрела на запачканную кровью плетку, чувствуя, как комната медленно поплыла перед глазами.
Торн поднялся, глаза его недобро сузились, кровь хлестала из раны. Она попятилась.
Он подошел и вырвал плетку у нее из рук. Эструда прижалась к кровати, в голове крутилась одна-единственная мысль. Этот ударит. С него станется!
Торн занес плетку над ее головой.
— Нет!
Эструда соскользнула на солому и съежилась, закрывая голову руками. Раздался треск, она взвизгнула.
Прошло несколько секунд, прежде чем она открыла глаза и подняла голову, все еще прикрывая ее руками. Торн не ударил ее.
Торн стоял над ней, держа в руках обломки хлыста, затем подошел к бронзовой жаровне и швырнул их в огонь. Когда он повернулся и взглянул на нее, в его глазах уже не было злости. Теперь в них осталась только жалость.
Подняв с пола ее плащ, Торн с неожиданной галантностью подал ей руку. Эструда не воспользовалась его помощью, она сама поднялась и выхватила у него плащ. Лучше бы он ударил. Это было бы легче, чем видеть в его глазах жалость.
Пока она одевалась, Торн, склонившись над тазом, смывал с лица кровь.
— Ты сам виноват, — осознав, что он уже не поднимет на нее руку, сказала Эструда.
— Будем считать, что это так, если хочешь. А теперь уходи. Никогда не приходи сюда больше и никогда никому не говори о том, что случилось. Считай, что ничего не было.
Эструда попятилась к двери, не сводя глаз с его спины. Приложив к голове мокрую тряпку, Торн другой рукой зачерпнул воды и, подойдя к возбужденному соколу, побрызгал на него, что явно успокоило нервничающую птицу. Эструда остановилась в дверях, подыскивая слова пообиднее для последней фразы, желая поставить его на место.
— Убирайся, — коротко произнес Торн, не поворачивая головы.
Что Эструда и сделала, закрыв за собой дверь. Выйдя, она остановилась, натянула на голову капюшон и побежала, не останавливаясь, пока не очутилась внутри башни.
Глава 8
— …И возьму тебя в мужья, — произнесла Мартина, положив руку на инкрустированную изумрудами золотую шкатулку с лежащей внутри реликвией — пальцем святого Бонифация. Затем сэр Эдмонд вручил ей белую перчатку, символизирующую выкуп за невесту — несколько наиболее значительных и ценных земельных владений его отца, которые он по брачному контракту обязался уплатить ей в течение шести недель после того, как они станут мужем и женой. Наконец они взялись за руки, повторяя вслух клятвенное согласие вскорости сочетаться браком.
Смысл этого ритуала был Мартине малопонятен. Вся церемония обручения, проходившая в баронской часовне, казалась ей бессмысленным повторением клятв, молитв и обещаний. Наконец-то она, слава Богу, завершилась. Несколько раз Мартина была уже близка к тому, чтобы упасть в обморок, настолько стягивал ее подаренный Эструдой наряд.
Подол нижней юбки из розового шелка был оторочен окрашенным в пурпур куньим мехом. Поверх нее — жемчужно-серая туника с вплетенными в ткань серебряными нитями и отделанными серебряной тесьмой воротом и рукавами. Туника была настолько туго зашнурована на спине, что Мартина едва могла дышать, а уж о том, чтобы пошевелиться, не могло быть и речи.
Едва надев этот наряд, она стала задыхаться и хотела немедленно снять его, но не могла самостоятельно развязать тугой узел на спине, тщательно затянутый Эструдой, которая помогала ей одеваться. Фильда отказалась помочь ей в этом, уговорив вначале посмотреть на себя в зеркало. И когда Мартина увидела свое отражение, ее желание снять это платье было уже не таким непоколебимым.
Да, костюм был на редкость неудобным, но невероятно красивым, этого нельзя было не признать. Точнее, Мартина смотрелась в нем просто великолепно. Она напоминала отлитую из сплошного серебра статую богини с царственной осанкой, высокой грудью, узкой талией и стройными округлыми бедрами.
Эструда повязала ей вокруг бедер плетеный серебристый кушак и накинула на нее мантию из серебряной парчи. Наряд был готов и, невольно залюбовавшись своим отражением, Мартина подумала, что ради такой красоты стоит потерпеть неудобства пару часов. Пусть хотя бы раз в жизни она будет похожа на сверкающую воинственную деву — Валькирию.
По окончании церемонии все вышли из церкви и направились на берег реки, где на обширном лугу должны были состояться праздничный пир и соколиная охота. Даже в церкви во время обряда лорды и рыцари держали птиц на руках, вызывая у Мартины удивление.
На церемонии присутствовали все обитатели замка, не исключая и слуг. Леди Женива тоже покинула свою спальню. Болезненная и бледная, она всем своим видом выражала раздражение, будто ее принудили встать с постели, одеться и выйти на люди. Из всех присутствующих женщин только она одна была одета кое-как, в бесцветную тунику и мятый муслиновый тюрбан. Эйлис же была на вершине счастья. Она прыгала вокруг матери, хлопала в ладошки и весело смеялась. Женива, однако, не разделяла восторга девочки.
