Гелена Мнишек - Майорат Михоровский
Слова его падали, как шпицрутены.
Он повернулся и вышел.
Прошло много времени, прежде чем Богдан успокоился — долго еще сыпал проклятьями про себя, а то и вслух, едучи среди полей.
XXXIII
По случаю именин князя Понецкого вся высшая администрация из Руслоцка и прилегающих имений была приглашена на предвечерний чай. Слово «пред» особо подчеркивалось — потому что предстояли еще бал и съезд окрестной аристократии, и нужно было до того успеть угостить администраторов и отправить их восвояси. В отличие от сослуживцев, Богдан получил от самой княгини приглашение и на обед, и на бал, написанное крайне учтиво. Но после своей памятной поездки в гулянку Богдан решил ничем не выделяться среди коллег, с которыми давно завязал дружеские отношения, и теперь он весьма решительно гасил в себе порывы маг натской спеси — достаточно было вспомнить грубияна Вырочиньского. И он написал княгине, что явится на предвечерний чай вместе со всеми.
Его усадили рядом с княгиней — она не покидала стола. Зато князь все время расхаживал по заду, то дымя сигарой, то выглядывая в окно, лишь изредка, и то ненадолго, присаживаясь рядом с женой. Говорил он мало, в основном задавая вопросы. Господа из администрации отвечали кто незамедлительно, кто помедлив — но все до единого с надлежащим почтением. Понецкий выслушивал их с апатично-снисходительной улыбочкой, временами что-то говорил жене на иностранном языке, вежливо понизив голос, — но это лишь усугубляло всеобщий перед ним трепет. Богдан был удивлен. В Глембовичах он привык к другим порядкам. Однако он не особенно над этим задумывался: брали свое атмосфера торжественного чаепития, роскошная столовая, множество лакеев во фраках. Помимо воли Богдан упивался роскошью, воодушевился окружающим, движения его незаметно для него стали аристократически гордыми.
Он вел с княгиней светскую беседу, но обращался к ней исключительно по-польски, весьма деликатно игнорируя князя, ибо чувствовал, что тот ведет себя не вполне тактично.
По прошествии некоторого времени Богдан, державшийся с коллегами крайне вежливо, но все же внутренне отличая себя от них, уже решил остаться на бал и повеселиться как следует, как-никак он был Михоровским и потому обладал кое-какими правами. Князь, и княгиня недвусмысленно давали понять, что относятся к нему иначе, чем к остальным. Богдан торжествовал в душе, но чувствовал себя несколько неудобно, и, чтобы избавиться от этой мучительной занозы, часто обращался к сослуживцам с добрым словом или шуткой — к их радости и удовольствию. Видя это, князь еле заметно кривился, повторяя про себя: «Ну да, натура Михоровских» — и втихомолку радовался, что сам он — не кто иной, как Понецкий…
Еще до того, как закончился «предвечерний чай», прибыли несколько шляхтичей, приглашенных на бал.
Понецкий нахмурился. Настроение у него портилось.
Среди шляхтичей был живший по соседству граф. Говорил он неспешно, ласково, упорно глядя в пол. Господ из администрации он приветствовал, недвусмысленно подчеркивая дистанцию меж ними и собой. Увидев их в столовой, он ничего не сказал, но удивление так и запечатлелось в его приподнятой брови. Князь Понецкий еще больше расстроился. Теперь у него был достойный собеседник, и он стал украдкой подавать супруге знаки, умоляя, чтобы она поскорее отправила восвояси панов администраторов.
Услышав имя Богдана, граф дружелюбно протянул юноше руку:
— Рад приветствовать представителя рода Михоровских. Вы тоже из глембовической линии?
— Нет, граф, из черчинской, — ответил Богдан.
— Ну, это одно и то же, одно и то же… Как же, знаю майората, знаю! Общественный деятель, да! — граф понимающе улыбнулся. — А вы тут, стало быть, немножко практикуетесь?
— О да, разумеется! — выручил Богдана Понецкий.
Богдан смутился. Возможно, он и поддакнул бы, что «немножко практикуется» здесь, умолчав, что служит на жалованье, — но вмешательство Понецкого и его снисходительная улыбочка разозлили юношу. И Богдан резко сказал:
— Вы не угадали, граф. Я не практикант. Я работаю здесь, потому что должен зарабатывать на жизнь.
Чета Понецких и граф слегка смутились, но коллеги Богдана взглянули на него с благодарностью, и это стало юноше лучшей наградой.
Вошел еще один гость, зажиточный арендатор. Он приветствовал всех с одинаковой сердечностью, не делая различий между Голевичем и князем, разве что, говоря забывал прибавлять титул. Он вежливо подал руку графу:
— А, дорогой сосед! Мое почтение.
— Приветствую моего плантатора, — процедил граф, пожимая протянутую руку далеко не столь сердечно.
— Что это за странный титул? — тихонько спросил Богдан у Голевича.
— Видите ли, этот пан сажает свеклу для сахарного завода графа, вот граф и не называет его иначе, как плантатором. Чтобы лишний раз подчеркнуть, что стоит гораздо выше…
Богдан различил неприкрытую иронию в голосе Голевича — и сам усмехнулся в адрес графа.
Действительно, граф то и дело именовал соседа плантатором. Тот морщился, но терпел. Господа из администрации и сами быстро поняли, что им пора уходить. Они принялись прощаться, неожиданно княгиня повернулась к Голевичу с лицом, не сулившим ничего доброго:
— Это вы писали графу Борельскому, моему отцу по какому-то делу, касающемуся винокурни?
— Да, ваша светлость.
— Великолепно! Вам известно, насколько все поразило это письмо? Нечто неслыханное…
Почуяв непонятную пока что угрозу, Голевич спросил неуверенно:
— Почему, ваша светлость?
Княгиня, игнорируя его, в полный голос обратила к стоявшему здесь же графу:
— Граф, это было невероятно! Вообразите себе обращение: «Уважаемый пан»! Ха-ха! Назвать моего отца попросту «уважаемым паном»! И так ни разу в письме не упомянул его титула! Ну, не бесподобен ли этот наш Голевич?
— Гм… да, история… — буркнул граф, уставясь в пол. Богдан заметил, что даже ему стало неловко за княгиню.
Князь беспрестанно расхаживал по залу со странно усмешкой на губах, словно бы немо соглашаясь с супругой.
Княгиня весело продолжала:
— Мой отец спрятал это письмо в архив. Сущий раритет для кунсткамеры графов Борельских! «Уважаемый пан»! Нет, такое нарочно не придумаешь!
И она нервно рассмеялась.
Голевич стоял, как в воду опущенный.
Все присутствующие смутились.
Княгиня как ни в чем не бывало обернулась к мужу. Но, заметив, что Голевич и остальные, низко поклонившись, направились к выходу, быстро подошла к Богдану:
— Пан Богдан, разумеется, вы остаетесь с нами! Только переоденьтесь. У вас еще есть время.
