Джулиана Грей - Наука страсти
Все расхохотались, даже герцог, и смех его оказался искренним и приятным, и золотистым. Конечно. Даже его смех ее соблазняет.
Ручка и писала чудесно. Эмили как раз писала записку к мисс Динглеби, пытаясь сделать ее как можно безобиднее. «Спасибо за приятное чаепитие в прошлый вторник, однако, по здравом размышлении, я пришла к выводу, что это место не годится для подобных встреч в будущем…»
На этом она остановилась, не зная, что написать дальше. Нельзя же сказать: «потому что персонал отеля принял меня за шлюху владельца» или «потому что у меня случилось любовное свидание с моим нанимателем в одном из приватных номеров отеля».
Часы продолжали скрипеть.
У… же… втор… ник… что… же… де… лать… втор… ник… втор… ник… втор… ник…
Эмили отшвырнула ручку и подошла к окну. Непрестанная унылая сырость Йоркшира сегодня сменилась притоком ясного ледяного воздуха с северо-востока. Каждая деталь ландшафта просматривалась с почти болезненной четкостью. Вдалеке из вересковой пустоши торчало несколько крыш «Эшленд-спа», как горстка раскиданной гальки. А вон серый шифер «Наковальни», если Эмили не ошибается.
Разумеется, она никуда не поедет.
Она просто не может добровольно вернуться к заднему входу в «Эшленд-спа-отель» и быть сопровожденной в ту тихую комнату. Она ни под каким видом не будет продолжать эту… как это назвать? Связь? И не будет подкармливать эту свою одержимость. Замори ее голодом, и она умрет.
Эмили отвернулась от окна, но успела краем глаза уловить какое-то движение.
Она пыталась сопротивляться. Даже притиснула к груди сжатый кулак.
«Сейчас вы — жена Лота, Эмили. Не оборачивайтесь».
Она обернулась.
Какой-то всадник скачет по подъездной дорожке Эшленд-Эбби. Крупный мужчина с очень прямой спиной, в черном пальто и шляпе. Большой чистокровный конь, рвущийся вперед. Всадник смотрит прямо перед собой, телом слегка подался вперед, словно оно поет от сдерживаемой энергии, словно он страстно предвкушает предстоящий ему путь. Он управляет конем, держа поводья в левой руке; правая лежит на мускулистом бедре.
У Эмили закружилась голова. Она забыла, что нужно дышать.
Затем втянула в себя побольше воздуха и стала смотреть вслед герцогу. Тот повернул с дорожки и мгновенно исчез за воротами, а потом появился снова. Конь шел быстрой рысью, мускулистое тело герцога двигалось в безупречном соответствии с движением животного.
Эмили отвернулась от окна и вцепилась обеими руками в подоконник. Внутри все словно таяло, телу не давал распасться на части только оглушительный стук сердца.
Она не может. Она не должна.
Она безумна уже потому, что думает об этом.
— Ну вот, повязка на месте, мадам, — сказала миссис Скрутон, слегка погладив ее по затылку. — Надеюсь, я не слишком туго затянула?
— Нет-нет, — шепнула в ответ Эмили. От внезапно опустившейся темноты голова слегка закружилась, а кровь в жилах запела.
— Он уже там, мадам. Ждет вас целый час. — В голосе экономки явственно прозвучал упрек.
— Прошу прощения. Я… у меня было важное дело.
— Дело? — Пауза, тяжелая от недоверия. — Ну, не важно. Он будет рад наконец-то увидеть вас.
Руки миссис Скрутон почти по-матерински легли на плечи Эмили, и экономка повела ее за угол.
— Он суетился, как школьник. Звонил каждые две минуты. Слава богу, что вы все-таки приехали.
Эмили услышала стук, вот повернулась дверная ручка, скрип… Лицо овеяло сквознячком.
— Мистер Браун! Она здесь.
Эмили, подталкиваемая миссис Скрутон, шагнула вперед, ее тут же взяли за руку и ввели в комнату.
— Спасибо, миссис Скрутон. Больше ничего не потребуется.
— Если потребуется, позвоните, — ответила миссис Скрутон. Дверь, закрываясь, щелкнула.
Эмили стояла неподвижно. Эшленд стоял перед ней, продолжая держать ее за руку. Она буквально ощущала его жаркую напряженность в нескольких дюймах от себя. О чем он думает? Какое у него выражение лица, точнее, здоровой половины лица?
— Эмили. — Он поднял ее руку и прикоснулся губами к обтянутым перчаткой костяшкам пальцев. Голос его звучал еле слышно, словно он сдерживался изо всех сил. — Добро пожаловать. Спасибо, что пришли сегодня. Надеюсь, это не доставило вам неудобств?
— Вовсе нет.
— Вечер очень холодный. Вы не замерзли? — Он повлек ее вперед, продолжая удерживать за руку, словно в танце. — Позвольте взять ваше пальто? Я уже разжег огонь.
— Да, спасибо.
Он выпустил ее руку, положил ладонь ей на плечо. Снял сначала один рукав, затем второй. Эмили поднесла руки к шерстяному кашне, но Эшленд отвел ее пальцы.
— Позвольте мне, — сказал он.
Эмили стояла не двигаясь, пока герцог разматывал кашне, вынимал шпильку, снимал с нее шляпку, и все это с такой заботой и аккуратностью, словно был камеристкой. Поправил повязку.
— Вам удобно? — спросил он, и на этот раз голос звучал уже чуть увереннее, уже не так напряженно.
— Да.
— Позвольте снять ваши перчатки?
Вопрос прозвучал невыносимо интимно. Она вытянула руки.
— Да.
Эшленд медленно расстегнул пуговки. Эмили представляла, как сложно ему делать это одной левой рукой; представляла, как ловкие пальцы проталкивают каждую крохотную перламутровую пуговку сквозь крохотную петельку. Между их сплетенными пальцами пронеслась дрожь. Его рука дрожит или ее?
Вот расстегнута последняя пуговка; лайка бесконечно скользит, сползая с пальцев. Он взялся за вторую перчатку — все с той же мучительной тщательностью. Пульс Эмили неистово бился — как часы, только быстрее и настойчивее. Дыхание Эшленда пахло чем-то сладким и чуть пряным, как будто он только что пил чай. Лишившись возможности видеть, она понимала, что остальные ее чувства сверхъестественно обострились. Шерсть его сюртука, жар его тела, терпкость дыхания — все это ощущалось по-настоящему остро, с почти зрительной точностью.
Перчатка снялась. Эшленд повернул руку Эмили и поцеловал запястье, в точности как в прошлый раз. Затем взял другую ее руку и прижался губами к нежной коже.
— Вы не пользуетесь духами.
— Нет. Я их никогда не любила.
— Пойдемте к камину, согрейтесь. Чай уже принесли.
Он повлек ее вперед, подвел к дивану.
— Как вы предпочитаете пить чай? — вежливо, как хозяйка дома в своей гостиной, спросил герцог.
Эмили казалось, что все это происходит во сне. Неужели герцог Эшленд в самом деле только что спросил ее, как она пьет чай?
— Со сливками, — ответила она, — и совсем чуть-чуть сахара.
Короткая пауза.
— А.
Льется жидкость, звякает фарфор. Как ему, должно быть, неудобно. Он никогда не выглядел неловким из-за отсутствующей руки, выполнял любые действия, как нечто само собой разумеющееся, не делая скидок на увечье. Но все-таки — как можно одной рукой налить чай и размешать сливки? Как человек договаривается с пуговицами и конями, и бритьем, и письмом? Любое простое действие, самое рутинное, наверняка требует предельной концентрации.
