Зия Самади - Избранное. Том 2
— Чолпан, почему не открываешь? — снова раздался голос из дома.
Девушка неловко оттянула засов, приоткрыла калитку и метнулась в дом.
— Что случилось, дочка, ты чем-то напугана? — спросила тетя.
— К нам гости… гости пришли, — только к смогла выговорить девушка.
— Гости? Какие еще гости среди ночи, — недовольно проворчала пожилая женщина и пошла во двор, но, увидев там здоровенного мужчину, закричала и отступила назад.
«Не бойся, тетя, это Гани-ака», — хотелось сказать Чолпан, но она не осмелилась.
— Не тревожьтесь, тетушка, я свой. Мне нужно поговорить с дядей Якупом.
— Его нет дома, приходите завтра утром, — сказала женщина.
— До утра я не могу в городе задерживаться.
— Почему? — Чолпан сама не заметила, как у нее вырвался этот вопрос. Ей было необходимо поговорить с джигитом, пожаловаться ему, найти у него поддержку. Неужели он уйдет, не встретившись с ней, не узнав, как ее дела?
— Я хотел узнать, что с Нусрат-халпатом и помочь ему, если это окажется в моих силах, — сказал Гани. Он понимал, что его слушает и Чолпан.
Услышав его, девушка пришла в себя и негромко сказала тете: «Надо бы в дом пригласить, неудобно». Тетя так и сделала, впрочем, не очень довольным тоном — этот ночной приход ее встревожил.
Гани вошел в комнату и краешком глаза посмотрел на девушку. Сердце у него облилось кровью — такой измученный вид был у Чолпан. От горя и невзгод, выпавших на ее долю, девушка, казалось, потускнела и выцвела.
— Чолпан, гость, наверно, устал с дороги, приготовь чаю.
— Нет, спасибо, не надо беспокоиться, — торопливо ответил Гани.
— Муж ушел к Давуру-тунчи, посоветоваться с ним…
— К Давуру-тунчи? — переспросил Гани.
— Да, думает написать начальству письмо по-китайски, может, это облегчит участь Нусрата, уменьшит его вину.
— Вину? Какая может быть вина у такого человека, как Нусрат-халпат? Его же посадили ни за что!
В комнате установилась тяжелая тишина. Пришедший выразить сочувствие девушке джигит сидел, не находя слов, и от этого страшно мучился. Что за странности? Гани никогда не лез в карман за словом, но при виде Чолпан он делался сам не свой, язык отказывался ему подчиняться. Да и что было говорить? Нет у него сейчас возможности освободить Нусрата, который упрятан в тюрьме за семью запорами. Ведь и сам Гани может попасть в руки врагов, если не укроется понадежнее…
А Чолпан верила в то, что Гани защитит ее деда и ее саму, она верила в него как в непобедимого героя из сказки. И подавленное молчание его вызвало у девушки разочарование и боль. Гани почувствовал это и произнес:
— Мы сделаем все, чтобы вызволить Нусрат-халпата из тюрьмы!
— Да поможет вам аллах, сынок.
— Я буду вас проведывать, сестричка, — впервые обратился прямо к Чолпан Гани. Он много хотел сказать ей, но не смел…
Женским сердцем понявшая все невысказанное, Чолпан тепло поблагодарила батура, давая понять, что ей все стало ясно:
— Спасибо, Гани-ака, за все спасибо!..
Потом Гани обратился к хозяйке:
— Я как-то брал взаймы у Якупа-ака деньги — нужно было мне купить сапоги да что-то еще, и все не мог собраться вернуть. Вот возьмите, пожалуйста, — Гани обрадовался, что нашел способ помочь девушке, не задев ее самолюбия.
— Спасибо, сынок, — ответила хозяйка, пряча деньги под одеяло. Гани показалось — она догадывается, что этот долг он выдумал.
— Я пойду, а на днях еще загляну, — сказал он, вставая. Девушке очень хотелось, чтобы джигит побыл еще хоть немного, но она, конечно, не решилась показать это. А Гани с большим трудом заставил себя подняться.
— Если что-нибудь спешно понадобится, а меня близко не будет, найдите Рахимджана Сабири, — сказал Гани девушке, когда она вышла проводить его до ворот. — Якуп-ака должен знать его. Он поможет во всем. Прощайте…
Девушка осталась стоять у калитки и слушала, пока не стихли шаги джигита, а потом заплакала.
С нетерпением ожидавший возвращения друга Махаматджан выскочил ему навстречу, лишь только показалась его тень на дороге, и крикнул:
— Что ты семенишь, как китаец-разносчик! Шире шаг! Уже светает.
— Случайно Хромого не упустил?
— Вон он, за деревом, дрожит, как паршивый кот.
— Замерз, однако. Да чего же тощ этот подонок!; Хоть всю Кульджу сожрет, все равно в весе не прибавит. Это его мерзость его самого изнутри жрет.
— Чего вы на меня накинулись? Вам добро делаешь, а вы вместо благодарности… — захныкал Хашим.
— На, держи, можешь хоть сейчас пропить, — Гани бросил ему деньги. Тот, подхватив их на лету, быстро побежал от друзей, нелепо вздергивая на ходу хромую ногу.
— Ты, я вижу, веселый, — сказал Махаматджан, присматриваясь к Гани. — Неужели с Чолпан повидался?
— Виделся. Но только мало от свидания радости было… Сделаем так: ты сейчас поезжай в лощину Жиргилан и жди меня там, а я возьму коня у Абдуллы и тоже туда приеду.
— Может, вместе к Абдулле-ака сходим?
— Нет, не надо. Вот эти деньги отдай Омару, пусть он передаст моим… Ну, будь здоров. — Гани пошел в сторону квартала кузнецов.
Пройдя переулками, он быстро добрался до дома Абдуллы. Года три назад он не раз бывал здесь вместе с Давуром. Он не подозревал об измене своего бывшего товарища и потому шел спокойно. А Давур уже сидел в засаде вместе с китайскими чериками.
По своему обыкновению, не желая беспокоить хозяина дома в столь поздний час, Гани, не стучась в калитку, перемахнул через высокую стену и двинулся к конюшне, чтобы взять коня.
— Стой! — два черика словно из-под земли выросли перед ним, одновременно щелкнув затворами. Гани стремительно повернулся, но там уже трое наставили на него винтовки.
— Черт! — застонал Гани, поняв, что попался в ловушку. — Как глупо! Если бы конь…
— Теперь ты долго на коня не сядешь, Гани, — услышал он вдруг до боли знакомый голос и злорадный смех.
— Так это ты?! И я считал тебя своим другом? Ну что ж, поделом мне, дураку…
— Правильно, себя вини, — сказал Давур.
— Предатель, собака!..
Скрутив батуру руки, черики повели его со двора.
Глава девятая
Каждое утро Гани просыпался с рассветом, осторожно, на цыпочках, подходил к зарешеченному окну и подолгу смотрел на небо. Окошко было маленьким, сквозь толстую решетку виднелся лишь маленький кусочек неба. Но и он отзывался в сердце узника радостью, вселяя в него надежду и новые силы. Для Гани с его душою, похожей на могучую и беспокойную реку, с его постоянной потребностью степей, высоких гор и свежего, вольного ветра, заключение было особенно тяжело.
