Нина Бомонт - Карнавал в Венеции
Кьяра окаменела.
— Отвечай! — потребовал он.
— Но ведь это правда. Будет лучше, если я уйду.
— Лучше для кого?
— Для меня, во всяком случае. А может, и для тебя.
— Премного благодарен за заботу. — Его губы исказила насмешливая улыбка. — Однако предупреждаю: я не позволю делать из себя посмешище.
— Я и не собиралась. Я доставляю тебе одни неприятности. Твой старший брат Алвизе хочет, чтобы я ушла. Я нарушила твои планы, посеяв в твоей голове сомнения, которые, может статься, нанесут тебе даже больший вред, чем опасность, которую я ясно вижу. Если ты поразмыслишь, то поймешь, что мне лучше уйти.
— Нет! — крикнул он. Все эти причины смешны. В его силах удерживать ее столько, сколько он захочет. — Я тебя не отпущу.
Почувствовав его решимость, Кьяра испугалась.
— Ты обещал, — напомнила она.
— Это была минутная слабость.
— Все равно это было обещание, — не сдавалась она, положив руку ему на сердце.
Это движение смягчило Луку. Если бы она попыталась оттолкнуть его, он снова бы ее запер. А если бы стала вырываться, он, возможно, овладел бы ею. Но ее нежное прикосновение и тихий голос нанесли ему сокрушительное поражение.
— Ты права. Ну вот, я опять оставил отметины у тебя на плечах, — вздохнул он, разжимая пальцы. — Не уходи, Кьяра. Ты мне нужна.
— Не говори так.
— Почему? Ведь это правда.
— Нет. Может быть, ты и хочешь меня, но я тебе не нужна. — Она старалась убедить в этом себя, а не его.
— Откуда тебе знать? Употреби свой дар, Кьяра, загляни мне в душу. Если ты посмеешь это сделать, то увидишь истину.
— Не в этом дело, Лука.
— А в чем же? Может, в твоих желаниях? — Что-то промелькнуло в ее взгляде и заставило Луку насторожиться. — Так чего ты хочешь, Кьяра?
— Сейчас мы говорим не о моих желаниях.
— А вчера?
— То, что было вчера, прошло.
— Разве? Скажи, глядя мне прямо в глаза, что ничего не чувствуешь!
— Мои чувства здесь ни при чем. Сдержи свое обещание и позволь мне уйти. — Помолчав, она спросила: — Или ты сделал опрометчивое заявление, решив, что я умираю и тебе не придется выполнять обещание?
Он мог бы запереть ее. Но сознавал, что Кьяра никогда его за это не простит. Да и он сам себя тоже.
— Нет. Я действительно собирался отпустить тебя.
Лука не видел ее лица, но услышал, как она вздохнула с облегчением, и этот вздох ранил его сильнее, чем удар кинжала.
— Скажи хотя бы, почему ты уходишь.
— Потому что, если останусь… — Она прикусила губу. Что ему сказать? Что, если останется, вручит ему себя? Не только тело, но и сердце и тем себя погубит?
Внезапно она почувствовала, что страшно устала бороться и с ним, и с собой. Ведь он и так почти завладел ее сердцем, притом помимо ее воли.
— Если я останусь, — снова начала она, — это не принесет счастья ни мне, ни тебе. — Столько печали и усталости было в ее словах, что Лука смягчился.
— Не понимаю, почему? Ты можешь объяснить?
— Ты все равно не поймешь, — покачала она головой.
Лука уже не сердился. Он подошел к Кьяре и положил ей руки на плечи.
— Ну что ж, иди, раз решила.
Кьяра знала, как мало иногда значат слова, но теперь, когда она почувствовала, что Лука и вправду ее отпускает, ее решимость испарилась, как облачко дыма.
Лука понял, что в ней произошла какая-то перемена. Повинуясь инстинкту, он наклонил голову и прижался губами к ее шее.
От этого прикосновения Кьяра вдруг затихла в ожидании и предвкушении ласки. Где-то в глубине сознания она уловила еле слышное напоминание о том, что она не в силах изменить свою судьбу. И Кьяра поняла, что пропала.
Ее вкус, ее запах ударили Луке в голову, как крепкое вино. Он, наверно, мог бы побороть собственное желание, но как противостоять тому, что она тает в его объятиях, как воск от пламени свечи?
Губы скользнули вверх, в ямку ниже уха. Кьяра вздрогнула, и Лука чуть было не потерял голову.
Кьяра чувствовала, что слабеет. Желание поддаться соблазну боролось в ней со страхом, и она прошептала:
— Остановись.
Она услышала свой голос, но не переставала дрожать от удовольствия, которое испытывала от прикосновения его языка к своей коже. Разве он может верить словам, если тело с такой очевидностью принимает его ласки?
Лука развязал шнурок плаща, и тот упал на пол.
Опустив руки, он обхватил пальцами ее груди, ощутив, как Кьяра подалась вперед, навстречу этой ласке. Одновременно Лука обводил кончиком языка нежную раковину ее уха.
И хотя Кьяра была вся во власти его губ, его языка, его умелых рук, она постаралась собрать остатки сил, чтобы всему этому воспротивиться.
— Пожалуйста, не надо. — Кьяра услышала свой шепот, и он был ей ненавистен, но она знала, что скоро ускользающие остатки разума не смогут вступить единоборство с призывами плоти.
На этот раз ее слова дошли до еще не совсем затуманенного сознания Луки.
— Ты и вправду этого хочешь?
— Да. — Она поняла, что опасность миновала, и ей стало легче.
— Почему? — Лука был скорее удивлен, чем рассержен. — Ведь тебе было приятно, ты просто таяла от удовольствия. Даже сейчас глаза выдают тебя.
— Прошу тебя.
— Нет ничего зазорного в том, что происходит между мужчиной и женщиной. Особенно если они оба этого хотят. — Он провел большим пальцем по ее губам. — Не отрицай!
— Я и не отрицаю. Но прошу тебя остановиться.
— Не понимаю.
— Если я поддамся твоему соблазну, то предам себя.
— Моему соблазну? Да твое тело так же стремится к соблазну, как мое. — Опустив руки, он прижал к себе ее бедра так крепко, что его твердая плоть оказалась прижатой к ее животу.
А потом он ее отпустил. Испугался, что еще минута, и он уже не сможет справиться с собой.
— Никогда в жизни я столько не разговаривал с женщиной, — полунасмешливо-полураздраженно признался он.
Оказавшись в безопасности — хотя, может быть, только на время, — Кьяра позволила себе улыбнуться.
— И полагаю, тебе еще никогда не было так скучно.
— Не старайся меня утешить. Если собралась уходить, иди, да поскорее!
Кьяра нагнулась, чтобы поднять плащ. Завязывая шнурок, она взглянула на Луку. Она не вызывала видение — оно явилось непрошеным: Лука снова предстал в ореоле света, а в его душе она увидела сложное переплетение чувств и желаний, созвучных ее собственным.
— Останься. Ты мне нужна.
Кьяра ясно слышала эти слова, хотя видела, что губы Луки не шевелились.
Она прижала к груди руки под плащом и хотела закрыть глаза, но не смогла, и все смотрела на Луку, на того, кто когда-то был для нее воплощением ненависти, зла, опасности, страха.
