Виктория Холт - Госпожа замка Меллин

– Для вас не зажгли свечи. Вас не пустили туда, где веселье и блеск. Но зато я дарю вам свой мягкий волшебный свет.

Я снова посмотрела в залу. Музыканты играли вальс, и я почувствовала, как меня захватывает его ритм. Пожалуй, когда мы приехали в Лондон, я сама не ожидала от себя, что буду хорошо танцевать. Это умение обеспечивало мне партнеров в те далекие времена, когда тетя Аделаида еще не отчаялась выдать меня замуж и вывозила на балы. Увы! Бедная тетя Аделаида! За приглашениями на балы не следовало иных предложений.

Я слушала, как зачарованная, когда вдруг меня кто-то взял за руку. Я вздрогнула от испуга и повернулась. Рядом со мной стояла маленькая фигурка, и я с облегчением узнала Джилли.

– Ты пришла посмотреть, как танцуют? – спросила я.

Она кивнула. Ей не хватало роста дотянуться до окна, и мне пришлось подсадить ее. При лунном свете разобрать было трудно, но я была уверена, что сейчас ее взгляд потерял свою пустоту.

Обернувшись к Элвине, я попросила:

– Принеси табурет, чтобы Джилли могла встать на него. А то ей плохо видно.

– Пусть сама возьмет, – ответила та.

Джилли кивнула, и я опустила ее на пол. Через мгновение она вернулась с табуретом, а я подумала:

– Если она все понимает, то почему же она не может говорить с нами?

Теперь, когда появилась Джилли, Элвина потеряла интерес к тому, что происходит внизу. Она отошла от окна и с первыми тактами вальса, который всегда действовал на меня магически – я имею в виду «Голубой Дунай» Штрауса – начала танцевать.

Музыка, казалось, подействовала и на мои ноги. Я не знаю, что произошло: в меня как будто вселилось что-то, подчиняя зовущим звукам «Голубого Дуная», и я двинулась навстречу Элвине, повторяя движения, которые делала когда-то на балах, куда возила меня тетя Аделаида. Но никогда еще я не танцевала, как в ту ночь в солярии.

До меня донесся радостный возглас Элвины, потом – смех Джилли.

– Не останавливайтесь, мисс. Пожалуйста, продолжайте. У вас так хорошо получается, – воскликнула Элвина.

Я танцевала с воображаемым партнером в залитом лунным светом солярии, а добрая луна улыбалась мне. Но вдруг из угла комнаты навстречу мне выступила фигура – и мы продолжили танец.

– Вы восхитительны, – произнес голос, и я узнала Питера Нэнселлока в элегантном вечернем костюме. Его рука лежала на моей талии, как полагается в вальсе. Я опомнилась и хотела остановиться, но он попросил:

– Нет… нет. Слышите: дети не хотят, чтобы мы останавливались. Вы должны танцевать со мной, мисс Лей, как положено.

И мы закружились снова. Мои ноги существовали как бы отдельно от меня и, раз начав, без устали исполняли знакомые движения. И все же я сказала:

– Так не принято.

– Однако это доставляет удовольствие и мне, и вам, – парировал он.

– Вы должны быть с гостями.

– Но с вами – приятнее.

– Вы забываете…

– Что вы гувернантка? С удовольствием бы забыл, если вы позволите.

– Не существует причин, по которым вам бы следовало это забывать.

– Я уверен, если бы мы все могли об этом забыть, вы были бы счастливее. Как вы прекрасно танцуете!

– Это единственное из того, что надлежит уметь дамам, в чем я достигла некоторых успехов.

– А я уверен, что вы похоронили в этой пустой комнате целый клад.

– Мистер Нэнселлок, по-моему, эта милая маленькая шутка несколько затянулась.

– Это не шутка.

– Я хочу вернуться к детям.

В этот момент мы оказались около них, и я увидела восторг на лице Джилли и восхищение в глазах Элвины. Остановись я сейчас, все вернется на свое место и я снова стану простой гувернанткой, а танцуя, я существо иного порядка. Какие глупые и смешные мысли, но сейчас мне хотелось быть не серьезной, а легкомысленной.

– Вот он где!

Я повернула голову и, к моему ужасу, увидела, что в солярий поднялись несколько человек. Среди них была и леди Треслин в своем алом платье, а значит, Коннан Тре-Меллин тоже тут. Кто-то захлопал, остальные подхватили, и в этот момент музыка кончилась. В замешательстве я попыталась поправить прическу, которая растрепалась от танцев, и подумала:

– Завтра мне откажут от места за легкомыслие и безответственность: я заслужила это.

– Какая прекрасная мысль, – сказал кто-то. – Танцы при луне – что может быть приятнее? Музыку здесь слышно, как в зале.

– У вас здесь прелестный бальный зал, Коннан, – заметил другой.

– Так давайте воспользуемся им, – отвечал он и, подойдя к потайному окошку, приказал музыкантам: – еще раз «На прекрасном голубом Дунае».

Они заиграли. Я повернулась к Элвине, взяв за руку Джилли. Гости уже начали танцевать. Они беседовали между собой, не понижая голоса. Зачем? Ведь я всего лишь гувернантка. Я услышала обрывки разговоров:

– Это гувернантка Элвины.

– Какая развязность! Наверно, очередное увлечение Питера.

– Мне всегда жаль их. У них, должно быть, невеселая жизнь.

– Но танцевать в лунном свете! Что может быть неприличнее?

– По-моему, предыдущую пришлось уволить.

– Придет черед и этой.

Щеки мои горели. Как мне хотелось сказать им всем, что мое поведение было намного более приличным, чем кое-кого из присутствующих. Никогда еще я не была так разгневана, но к гневу примешивалась изрядная доля страха.

Я знала, что рядом со мной стоит Коннан Тре-Меллин, и, хотя в лунном свете разобрать трудно, я была уверена, что он смотрит на меня с отвращением. Ведь ничего другого своим поведением я вызвать не могла.

– Элвина, – сказал он, – отправляйся к себе и возьми с собой Джилли.

Он говорил таким тоном, что она не посмела ослушаться. Как можно спокойнее я добавила:

– Да-да, пойдемте, – и уже хотела последовать за детьми, но Коннан крепко схватил меня за руку и, подойдя совсем близко, произнес:

– Вы очень хорошо танцуете, мисс Лей. Мне всегда нравились люди, умеющие хорошо танцевать. Может быть, потому, что я сам далек от совершенства в этом искусстве.

– Благодарю вас, – сказала я и попыталась высвободить руку, но он не отпускал меня.

– Я уверен, что «Голубой Дунай» – ваша любимая мелодия. У вас был… вдохновенный вид, – с этими словами он вдруг закружил меня в вальсе, и вот мы уже танцуем с ним среди гостей. Я – в своем лиловом ситцевом платье с бирюзовой брошкой, они – в шелках и бархате, изумрудах и бриллиантах. Как хорошо, что солярий освещен только луной, и никто не видит моего лица. Я сгорала от стыда, и у меня не было никаких сомнений, что он заставляет меня танцевать, чтобы продлить мои мучения и еще сильнее наказать за легкомыслие. Мы неслись и кружились в такт музыке, и я не могла отделаться от мысли, что с этого момента музыка «Голубого Дуная» будет всегда напоминать мне о том, как я танцевала с Коннаном Тре-Меллином в солярии при луне.