Мой капитан - Жанна Раскита
Что все это значит? Кто все эти люди? Почему они продержали меня у себя и отпустили? Что стало с папенькой и Николаем? Почему они были на площади? Спас ли их Антон?
Все эти мысли кружились в моей голове, не давая покоя, пока я не задремала.
Павлуша, неожиданно резко осадил коней. Я ударилась головой спросонья о дверку экипажа, когда услышала голоса.
Я выглянула в окно. До дома оставалась не менее пары верст. Уже были видны белые очертания колон на склоне. Но нашу карету окружили люди в царской форме. Цвет их обмундирования указывал на принадлежность не известную мне прежде. Люди в такой форме расстреляли восстание не площади!
Один из гостей, офицер, подошел к карете и распахнул дверцу.
– Анна Петровна Боткина? – спросил он.
Я быстро кивнула, с опаской на него взглянув. Я не представляла, чего от него ожидать.
– Вам придется последовать с нами, сударыня, – только и сказал он, подавая мне руку.
– А в чем дело, офицер? – я проигнорировала его галантный жест.
– Моя фамилия Кропоткин, Анна Петровна. Необходимо, что бы вы проследовали с нами.
Я не могла, открыто противиться войскам царя, поэтому все же покинула свой экипаж. Единственное, о чем я мечтала, это быстрее добраться до дома. Но судьба распоряжалась иначе.
Меня усадили на лошадь, и обратно, в Город, я возвращалась уже верхом. Место, к которому меня подвезли, заставило меня испуганно оглянуться на Кропоткина. Это была контора дознавателей, с прилегающими к ней камерами для преступников. Одним словом – тюрьма.
Офицер не заметил моего взгляда, или сделал вид? Он помог мне спустится с лошади, и повел к зданию. Потом через какой-то коридор, вниз по лестнице, и снова коридор…
Через два поворота я окончательно перестала ориентироваться. Казалось, Кропоткин этого и ждал. Неожиданно он остановился, и отпер дверь.
– Сюда, Анна Петровна, – сказал он, и втолкнул меня в темное, сырое помещение.
– Но… – когда я оглянулась, дверь за мной тщательно запиралась. Сквозь зарешеченное оконце я увидела сосредоточенное лицо Кропоткина.
Меня посадили в камеру, как какую-то преступницу!
– Что происходит?! Почему вы запираете меня?! – приникнув к двери, спросила я.
– Завтра за вами придут. Отдыхайте.
Он развернулся и ушел.
Тишина и сумрак обступили меня. Мне стало страшно. Сырой, затхлый воздух помещения пробирал до костей. Я поежилась и обхватила себя руками. Слезы покатились по лицу. Я всхлипнула, и услышала, как где-то в углу пискнула мышка. Так же тихо и жалобно, как я.
Не буду описывать эту ночь. Ведь эта оказалась самая жуткая ночь в моей прежней жизни. Как оказалось, помимо мышей, там были еще и пауки, камера продувалась всеми ветрами, а стены источали сырость. Ужас, сковавший меня, заставил забиться в дальний угол камеры, как какую-то нищенку, и просидеть там безмолвно, и без движения почти до рассвета. Только моя муфта и накидка спасали меня от воспаления легких или обморожения.
Когда первые лучи солнечного морозного утра проникли в мою камеру, входная дверь распахнулась, и вошел Кропоткин.
Я тяжело поднялась на затекшие ноги, не позволяя офицеру помогать мне.
– Александр Сергеевич желает принять вас, – произнес Кропоткин, широким жестом приглашая меня в темный узкий коридор.
Я сдержанно кивнула, и направилась за Кропоткиным. Хотя все мое негодование было готов обрушиться на голову того самого Александра Сергеевича.
Кропоткин вывел меня в наиболее освещенную часть этого проклятого здания, и моему ужасу не было предела, когда я увидела, что весь подол моего платья пропитан грязью и водой. Мех на муфте и накидке скатался, и потерял всю свою прелесть. Если мне придется вернуться в камеру, я наверняка, замерзну там…
Наконец, передо мной распахнули входную дверь. И я оказалась в светлом, и главное, теплом помещении. В центре стоял стол, за ним сидел человек. Его грузная фигура, с тяжелым вздохом поднялась со стула, и тот облегченно скрипнул. Мундир, едва сдерживаемый золотыми пуговицами, казалось, вот-вот треснет. Мужчина, если этого толстяка так можно было назвать, изъял из жировых складок своего необъятного тела носовой платок, и обтер свой взмокший лоб. Его редкие темные волосы, едва прикрывали лысину. А толстое, с тройным подбородком лицо, приобрело лиловый оттенок.
– Наконец-то, – начал он, указывая мне на стул, – вы Анна Петровна, решили наградить меня своим обществом!
Я села на стул и тут же пожалела об этом, пропустив мимо ушей его колкую реплику. Нестерпимый, жуткий запах пота заставил меня молчать. И каждый раз, когда Александр Сергеевич делал движение, новая волна зловония накатывала на меня. Помимо всего прочего, в комнате оказалось невыносимо душно.
Инстинктивно, я прикрыло лицо рукой, но это не помогло. Господи, помоги мне! Я вспомнила о причине моего пребывания здесь, и уже ничто не смогло остановить меня. Резко, насколько это возможно, я поднялась со стула. Александр Сергеевич и Кропоткин удивленно на меня уставились.
– Для начала, – сказала я, про себя отмечая, что стоя запах, почти терпим, – мне очень хотелось бы знать, уважаемый Александр Сергеевич, по какому праву вы держите меня в тюрьме, как какую-то преступницу?! Разве я совершила преступление?
– Сядьте, барышня, – небрежно кинул толстяк, – и дождитесь вопроса. Только я здесь задаю вопросы.
В его голосе послышалась угроза, которую, как он думал, я не могла проигнорировать.
Стул снова жалобно скрипнул, когда Александр Сергеевич сел.
– Вы ответите за такое отношение ко мне, – холодно отозвалась я, всем видом своим, оказывая пренебрежение.
Толстяк усмехнулся.
– Если что, моя фамилия Белов, – не скрывая насмешки, произнес он.
– Не думаю, что таким непосильным трудом было бы узнать фамилию человека, подобного вам, – ответила я, сдерживая себя невероятным усилием, и высокомерно улыбнувшись, села.
Лицо Белова приобрело еще более не естественный оттенок.
– Что вы хотите сказать этим, барышня?
– Кажется, только вы здесь имеете право голоса? Вот и спрашивайте.
На этот раз его лицо побелело.
– Право, не встречал таких дерзких молодых особ прежде, – натянуто усмехнулся он, и разложил перед собой бумаги, – Итак, Анна Петровна Боткина, – начал он, – задержали мы вас по одной простой причине, нам очень хотелось бы знать, где ваш батюшка, Петр Николаевич?
Я уже поняла, что папенька ввязался в какое-то очень не хорошее дело. И в последние дни именно моя фамилия становится причиной всех моих бед.
– Я не знаю. Я не видела его давно, – спокойно ответила я.
Я искренне верила, что если я скажу все, что знаю (а я, в принципе, не знала ничего такого, что могло бы сказаться на моем папеньке и Николае, честно признаться, я не знала ничего), возможно, они отпустят меня, как те двое?
– А когда вы видели его в последний раз?
– Несколько дней назад.
– Точнее, Анна Петровна.
– Шестнадцатого декабря сего года.
– И где же?
– На главной городской площади.
Белов довольно прищелкнул пальцами, Кропоткин заулыбался.
– Могу я узнать, что происходит?
– А что было потом? Где вы были все это время?
– Я не
