Барбара Картленд - Дар любви

— Я должна позаботиться, чтобы его пригласили на званый ужин к леди Грэнтон, — взволнованно продолжала мать. — Она наверняка сделает это для нас. Он непременно придет, узнав, что вдова его главного управляющего будет на этом вечере. Он не мог нас забыть. Он не мог забыть тебя!

— Конечно, он забыл. Но даже если нет, как это может нас спасти?

— Но вы же были очарованы друг другом на том рождественском балу... — жеманно произнесла миссис Давдейл.

— Мама! Мне было десять лет!

— Но уже тогда было понятно, что ты превратишься в настоящую красавицу, — настаивала мать. — Он говорил, что будет ждать...

- Мама, думаю, ты забываешь о графине, — напомнила Евгения, приподняв бровь.

- Ах да, графиня... — сникла было миссис Давдейл, но потом лицо ее посветлело. — Но даже если и так. Как только вы возобновите знакомство, маркиз непременно захочет что-нибудь для тебя сделать.

- Никакой благотворительности! — резко возразила Евгения.

Миссис Давдейл воздела руки и поднялась из-за стола.

- Евгения, ты меня огорчаешь, честное слово! Я не понимаю, чего ты хочешь. — Она выплыла из комнаты.

Чего она действительно хотела? Страсти! Она не хотела торгашеского обмена своей красоты — какой бы она ни была — на нитку жемчуга, лошадь или карету. Она не хотела ни надутого графа, ни старого маркиза. Ей хотелось увлечься человеком, для которого чувства были бы важнее положения в обществе, для которого голос сердца был бы важнее голоса долга.

Девушка на мгновение закрыла глаза, чтобы представить этого страстного, пылкого возлюбленного. Увы, он наверняка будет не тем, кого одобрит ее мать!

Евгения надеялась, что отсутствие у нее энтузиазма охладит мать и та не станет подстраивать ее встречу с маркизом Бакбери.

Но миссис Давдейл была не из тех, кого можно сбить с пути к поставленной цели.

Спустя два дня она вошла в комнату дочери, светясь триумфом.

— Во вторник мы поедем к леди Грэнтон. Там будет маркиз Бакбери. Это будет твой первый званый ужин.

— Я не могу поехать, — возразила Евгения, не отрываясь от книги. — Мне нечего надеть.

— О, не беспокойся, — отмахнулась миссис Давдейл, — я перешью свое старое бальное платье.

Евгения, глядя на мать, перевернула страницу.

— Тогда я буду выглядеть глупо.

— Глупо? Что за вздор!

Но миссис Давдейл ошибалась. Перед званым ужином даже тетя Клорис, которая весьма благосклонно относилась к перешиванию старых вещей, презрительно скривила губы.

— Что это за цвет, Флоренс? — спросила она.

— Сине-сизый, — ответила мать.

— Правда? — с сомнением протянула тетушка. — Тогда он сильно выцвел.

— Ерунда. Он напоминает оборотную сторону цветочного лепестка.

— Больше похоже на обратную сторону черствой булки.

Евгения стояла перед большим теткиным трюмо и с мрачным удовлетворением слушала эту пикировку. По цвету платье действительно напоминало засохший хлеб — оно было серым и блеклым. К тому же фасон, бесспорно, вышел из моды.

Евгения подавила внезапный смешок. Какое ей, собственно, дело? Она не жаждет произвести впечатление на маркиза Бакбери или на кого-либо другого на званом ужине у леди Грэнтон. Такой наряд наверняка вызовет насмешки, и она пыталась убедить себя, что ей все равно. Что угодно — только бы не служить целям матери!

Миссис Давдейл, несмотря на замечания тетушки Клорис, считала, что ее дочь будет выглядеть совершенной, даже если на ней будет платье поденщицы или передник кухарки, и оставалась непоколебимой.

— Все, что нужно, — просто какой-нибудь свежий штрих. — Она хитро взглянула на тетушку. — Сюда очень пойдет какая-нибудь красивая шаль.

Тетушка Клорис боролась с собой.

— Она может взять мою китайскую шелковую шаль, — сказала она нехотя.

— О, тетушка Клорис, право же... — покачала головой Евгения.

— He будь неблагодарной, дитя мое, — быстро прервала ее тетка. — Бери, пока я не передумала.

Замысел с шалью был гениальной победой миссис Давдейл. Розовый шелк смягчил строгое мрачное платье. А кобальтово-синие цветы, которые были вышиты на ней, очень шли темно-голубым глазам Евгении. По мнению матери, природное очарование ее дочери ничем невозможно испортить.

Тем не менее, когда они вошли в гостиную леди Грэнтон в доме на площади Кавендиш, все ахнули — и отнюдь не от восхищения.

— Идем, Евгения, не отставай, — шепнула миссис Давдейл.

Евгения вошла в комнату, высоко подняв голову. Движения ее были необыкновенно грациозны. Янтарный свет ламп придавал лицу нежный теплый цвет. В обрамлении золотых волос глаза девушки сияли, как сапфиры. Неказистое старомодное платье только подчеркивало ее классическую красоту. Большинство присутствующих молодых джентльменов возбужденно ринулись навстречу, чтобы представиться девушке.

В дальнем конце комнаты в дверях, ведущих в библиотеку, появились лорд и леди Грэнтон. Вместе с ними вошел высокий человек, несомненно, аристократической наружности. У него был высокий лоб, умные серые глаза. Темные брови почти срослись на переносице. Нос — четко очерчен. Если и можно было найти

В его внешности какой-то недостаток, так это лишь то, что такие черты предполагали некоторую суровость характера. Во всем остальном гость являл собой безупречно представительного светского человека. Он окинул взглядом собравшихся молодых дам. Но ни одна из них не привлекла его внимания. Дамы же, напротив, тут же заметили его присутствие, бросали на него заинтересованные взгляды из-под ресниц и томно обмахивались веерами.

Евгению не было видно среди толпы поклонников.

— Там, у дверей, какой-то переполох, — заметил лорд Грэнтон. — Смею предположить, — усмехнулся он, — что в центре этой толпы — мисс Давдейл.

Высокий джентльмен поднял бровь.

— Давдейл?

— Весьма смелая энергичная юная особа.

Собеседник лорда повернул голову в сторону входной двери в гостиную.

— Давдейл? — снова переспросил он.

Леди Грэнтон заметила его интерес.

— Хотите, я вас представлю? — спросила она.

— Почту за честь, — склонив голову, ответил он.

Молодые люди вокруг Евгении расступились, когда к ним подошли леди Грэнтон и маркиз.

— Леди Грэнтон, как поживаете? Прекрасный шерри! Вы очень добры, леди Грэнтон, — хором заговорили они.

Услышав имя леди Грэнтон, миссис Давдейл прекратила поправлять шаль на плечах дочери, а увидев представительного джентльмена, который сопровождал ее подругу, она воскликнула:

— Маркиз! Маркиз!

Евгения, которую не было видно за спиной матери, замерла.