Барбара Картленд - Встречи и разлуки

— Благодарю вас, мэм, — обратилась она к миссис Фишер-Симмондс. — Завтра я приведу Линду.

Мама взяла визитную карточку, которую протянула ей дама, и затем миссис Фишер-Симмондс вместе с директором удалилась.

Какое-то мгновение стояла тишина, нарушаемая только моими рыданиями, а потом все заговорили сразу:

— Какая удача! Какой счастливый случай! Вот повезло девчонке!

Но я не слушала, а только продолжала вопить, заткнув пальцами уши:

— Я не хочу в монастырь!

Мама дала мне затрещину, от которой я не устояла на ногах и упала.

— Дура! — сказала она. — Ты не понимаешь своей выгоды. Другие девчонки все бы отдали за такую возможность!

Потом она с торжествующим видом повернулась к Альфреду:

— Теперь ты, быть может, поверишь, что в девочке течет благородная кровь.

По дороге в меблированные комнаты, где мы остановились, она болтала без умолку.

— Ума не приложу, во что тебя одеть. Из красного крепдешинового костюмчика ты уже выросла. Может быть, я успею переделать на тебя свое зеленое бархатное платье. С кружевным воротником оно будет очень мило выглядеть. Ты должна быть одета скромно и со вкусом, как настоящая маленькая леди; ведь раз тебе предстоит жить с благородными девицами, тебе следует на них походить.

Но моя внешность в тот момент меня мало интересовала. Свернувшись калачиком, я горько плакала, пока не уснула.

Корзина, в которой я спала, уже давно была для меня мала, и, когда нам удавалось снять комнату с кушеткой, я спала на ней. Но такая роскошь редко выпадала мне на долю. Наше жилье становилось все скромнее и скромнее, и даже от портрета пришлось отказаться, так как программа пользовалась все меньшим спросом и приносила все меньше дохода.

Мне крупно повезло, хотя тогда я этого и не сознавала, что «Алые ласточки» получили ангажемент как раз на ту неделю, когда в театре появилась миссис Фишер-Симмондс.

Случилось так, что известные акробаты, которые должны были выступать в этом городе, в последний момент отменили гастроли. Директор телеграфировал в Лондон своему импресарио с просьбой прислать замену. Так и получилось, что «Алым ласточкам» достался хороший контракт, на который они уже и не могли рассчитывать, и этому же случаю было суждено изменить весь дальнейший ход моей жизни.

Дом миссис Фишер-Симмондс располагался в лучшей части города. Эта дама была одной из пожизненных попечительниц католического монастыря, находившегося в двух милях от города. В школе при монастыре воспитывались дети небогатых священников, врачей и адвокатов. Каждый член совета попечителей имел право раз в пять лет бесплатно определять в школу одну ученицу. Миссис Фишер-Симмондс пользовалась в округе большим влиянием, и любое ее решение принималось всеми беспрекословно. Если бы не это, мое появление в монастыре вызвало бы протесты, поскольку приходящие ученицы были по преимуществу дочерьми состоятельных торговцев и деловых людей, а все пансионерки значительно превосходили меня по социальному положению.

Позже я поняла, что миссис Фишер-Симмондс доставляло удовольствие демонстрировать свою власть. Ей нравилось видеть, как людям приходится подавлять раздражение и возмущение, повинуясь ее воле. В монастыре ей все подчинялись и боялись как огня.

Никогда не забуду ужасное чувство одиночества, охватившее меня в унылом сером здании, казавшемся мне тюрьмой, откуда нет выхода.

Заливаясь слезами, я цеплялась за маму, которая и сама плакала. Уходя, она то и дело оборачивалась и махала мне, а я стояла в дверях, сжимая в руке скомканный мокрый носовой платок. За другую меня крепко держала монахиня.

Но после того, как прошло несколько месяцев и я привыкла к новой обстановке, жизнь в монастыре мне даже стала нравиться.

Я начала расти и нормально развиваться, здоровая пища, прогулки на свежем воздухе и физические упражнения укрепили мой организм, но поначалу я очень переживала из-за своей отсталости.

Меня определили в самый младший класс, с шестилетками, потому что я была ужасно невежественна. Единственно, что я умела, так это постоять за себя. В этом я преуспела и скоро отучила всех дразнить меня.

Разумеется, меня наказывали за драчливость и за крепкие выражения, приводившие монахинь в ужас, но, что интересно, сами девочки питали ко мне нечто вроде уважения за мою отчаянность.

Конечно, я страшно скучала по дому, а от немногочисленных маминых писем, полных орфографических ошибок и порой совершенно неразборчивых, мне становилось еще хуже; она никогда не писала о том, что мне больше всего хотелось знать.

Однажды, оказавшись в соседнем городке, они с Альфредом решили меня навестить.

Узнав об их приезде, я разволновалась чуть ли не до истерики при одной мысли увидеть их, но сама встреча стала для меня разочарованием. Мне показалось, что все старые связи между нами окончательно порвались.

Они явились парадно одетые и вели себя как-то неуверенно и скованно, стесняясь не только монахинь и подглядывавших из каждого окна девочек, но и меня.

К тому времени я очень изменилась, моя опрятность и аккуратность, вероятно, подействовали на них, им не хватало плохо одетой, шумной, грубой Линды, спавшей в ногах их постели.

Это была моя последняя встреча с Альфредом. Мне неприятно вспоминать, как он сидел, приткнувшись на кончике стула, в дурно сшитом костюме, и нервно теребил в руках шляпу.

Куда лучше воображать его в алом со звездами трико, с нафабренными усами, набрильянтиненным коком на голове, когда он, горделиво поигрывая мускулами, поднимался на трапецию.

Шло время, миссис Фишер-Симмондс была мной довольна. Она приезжала каждый месяц, удостаивая нас своим высоким покровительством, и неизменно расспрашивала обо мне.

— Может быть, она оставит тебе что-нибудь по завещанию, — сказала как-то одна из девочек. — Уж слишком она о тебе заботится.

С того момента я только и делала, что придумывала для собственного удовольствия всякие истории о том, как моя добрая благодетельница оставляет мне тысячи фунтов и я возвращаюсь в труппу богатой и важной дамой. Я по-детски мечтала о том, какие тогда смогу устраивать вечера, где будут подавать огромные бифштексы и портер в неограниченных количествах!

В монастыре девочек готовили к будущей взрослой жизни в зависимости от того, что их ожидало. Большинству из них предстояло идти в гувернантки, некоторым в школы преподавать музыку и рукоделие, другие хотели стать экономками или секретаршами.

Поскольку у меня не было ярко выраженных способностей и склонностей к подобным занятиям, мое будущее оставалось под вопросом. Когда я спросила мать-настоятельницу, она сказала: