Бейтс Болдуин - Воин султана
Бросая изумленные взгляды на перепуганную парочку, всадники в красных сюртуках скромно удалились с пылающими от смущения ушами, вслед за собаками. Но четверо задержались.
Ранальд Мак-Грегор, застигнувший их раньше всех, первым остановил коня и соскочил с седла. За ним последовал виконт де Керуак. На его бледном, сосредоточенном лице застыли изумление и гнев. Двое других были два здоровенных грума Мак-Грегора — Алек и Гарри, повсюду следовавшие за своим господином и готовые действовать по его первому слову.
Дик встал на ноги и помог подняться Эжени. Девушка поспешно оправляла платье, приглаживала волосы, но стояла рядом с ним гордо, даже с вызовом. Когда Мак-Грегор-старший налетел на них подобно буре, заикаясь и спотыкаясь от бушующей ярости, Дик шагнул вперед, чтобы защитить ее. Лицо отца покрылось красными пятнами, жилы на шее натянулись, словно веревки.
— Ну, — заорал он хрипло, будучи совершенно вне себя от унижения и возмущения, — вы довольны спектаклем?
— Мсье! — попыталась вмешаться Эжени.
Ранальд резко обернулся и яростно уставился на нее.
— Ты еще будешь спорить со мной, ты, французская…
Всем им бесконечно повезло, что в это время виконт с шумом спрыгнул с коня. Его примеру тут же последовали оба грума, и стук копыт и топот людей заглушили последние слова Мак-Грегора. Виконт, к счастью, не прислушался и не попросил повторить, а, напротив, бросился прямиком к Дику.
— Ah, ga! Des bleues![2] Так, значит, англичане доказывают свою дружбу?
— Мсье виконт! — вскричал Дик.
Ради Эжени он старался держать себя в руках и попытался объяснить то, что им казалось необъяснимым.
— Пардон, мсье. Почему вы так плохо думаете о своей дочери? Ничего не произошло. Просто мы…
Но его отец все испортил. Грубым, хриплым голосом, фыркая от возмущения и не дослушав сына, он рявкнул:
— Просто вы были уже недалеко от завершения, да?
Все благие намерения Дика испарились, сожженные яростной вспышкой гнева. Он резко обернулся к отцу.
— Черт бы тебя побрал, глупое животное! Ты хочешь очернить имя достойной девушки? Клянусь Господом, я бы расквасил…
Но свист клинка, вырванного виконтом из ножен, приглушил его возмущенные вопли.
— Eh, alora! — взревел француз. — Ce vin pique le gosier! И мало того, ты еще угрожаешь родному отцу! Sacre salaud![3] Пора срезать эту перезрелую гроздь!
Он поднял шпагу. Дик выхватил из ножек свою. Но Эжени бросилась между ними и схватила отца за руку.
— Нет, нет, папа! Ты ничего не знаешь!
Охваченный яростью виконт не слушал ее и отчаянно дергался, пытаясь вырваться.
— Вот как? Ты, стало быть, прячешься за женщину? Вот каковы вы, англичане…
Ранальд Мак-Грегор тоже потянулся за шпагой, и это движение вывело Дика из терпения. Он обнажил клинок, парировал неловкий выпад виконта, которому мешала вцепившаяся в него дочь, и свирепо повернулся к отцу.
— Ладно же, — закричал он, — если уж приходится драться…
Эжени еще крепче вцепилась в руку виконта.
— Папа, не надо!
Ранальд Мак-Грегор торопливо попятился и завопил:
— Скорее, Алек!
В ярости Дик позабыл про грумов. Они набросились на него из-за изгороди; один крепкой рукой схватил за горло, другой за руки, так что шпагой орудовать было невозможно.
Несомненно, их вмешательство спасло жизнь Дика. Он слыл хорошим фехтовальщиком, но против такого опытного дуэлянта, как виконт, не устоял бы. Однако Керуак был джентльменом. На миг острие его шпага почти коснулось горла юноши, но от тут же бросил ее и с отвращением отступил назад.
— Sacre nom![4] Я не могу заколоть его как барана. Если надо, нанимайте своих убийц. А я бы встретился с ним завтра поутру, когда в его руке будет шпага!
— Ради Бога, папа! Ты только выслушай!..
Эжени снова схватила его за руку.
Отец грубо оттолкнул ее.
— Тебе недостаточно этого скандала? Подумать только, я возлагал на свою дочь такие надежды, так доверял ей!
Дик яростно вырывался. Ему хотелось кричать, втолковать этим дуракам, что она, по крайней мере, невинна. Пусть думают о нем, что хотят. Но грум крепко придавил ему горло, и язык не слушался его.
Отец шагнул вперед.
— Я очень сожалею, мсье. Если бы я имел хоть малейшее подозрение… Но мне ничего подобного и в голову не приходило, думаю, и вам тоже. Приношу вам самые искренние извинения и обещаю, что задам парню такую трепку, что он долго не забудет! Предоставьте это дело мне, мсье, и проблем с ним больше не будет. Можете на меня положиться!
Мгновение виконт колебался, потом поднял шпагу и со свирепым видом засунул ее назад в ножны. Не сказав ни слова ни Дику, ни своему бывшему другу, он резко повернулся и приказал дочери сесть на коня впереди него. Эжени медлила, с мольбой глядя в туманящиеся слезами глаза Дика, но ему удалось чуть заметно кивнуть ей, а губы беззвучно произнесли: «Иди». Впрочем, сейчас ей больше ничего не оставалось.
В отчаянии, смешанном с гневом, она еще раз обратилась к отцу:
— Папа, пожалуйста… Я все объясню…
— Sacre!
Он наподдал дочери крепкого шлепка и направил коня в сторону.
— Мы скандалим, словно торговки рыбой на углу. Хватит! Поехали!
Ясно было, что спорить дальше невозможно. Эжени послала Дику едва заметную ободряющую улыбку, это был почти жест отчаяния. Отец снова прикрикнул на нее, приказывая поторопиться.
Дик почти не заметил ее ухода. Железные пальцы пробирались по его руке, чтобы отнять обнаженный клинок, и он с удвоенной силой замахал им направо и налево. Другая железная рука сдавливала горло, глаза заволакивал красный туман, и сквозь нарастающий гул в ушах он услышал далекий голос отца: «Надо бы его утихомирить».
Дик так никогда и не узнал, чем же его утихомирили. Возможно, это был огромный сук, подобранный под деревьями, или камень из-под ограды. Но в любом случае, второго приказания не понадобилось — он немедленно получил крепкий удар по черепу, гораздо крепче, чем надо. Ему показалось, что голова раскололась, как тыква, и голубое небо, зеленые поля, синий блеск залива слились в одну стремительно вращающуюся массу и взорвались ослепительным огнем.
Глава вторая
«ЕДИНОРОГ»
В течение следующих нескольких часов произошло множество событий, которые повернулись бы совсем иначе, знай о них Дик Мак-Грегор. Но, к несчастью, все это время он или был вовсе без сознания, или сквозь пелену боли едва различал смутное движение вокруг себя. Хотя об этом никто не узнал, жестокий удар вызвал довольно серьезное сотрясение мозга. Дик не протянул ноги лишь благодаря завидному здоровью и выносливости.
