Симона Вилар - Обрученная с розой
Во мраке он не разглядел, как побледнело лицо Джорджа, но услышал, как задрожал голос зятя:
– Ланкастеры – ваши враги! Они ненавидят вас лютой ненавистью! Но я-то предан вам, Уорвик. Почему вы лишаете меня права стать королем, ведь я – ваш зять? И ваша дочь могла бы стать королевой…
– Моя дочь и так станет королевой. Но не Изабелла, а Анна. Теперь, когда ее помолвка с Нэдом – дело прошлое, мне ничего не мешает отдать ее руку сыну Маргариты Эдуарду Уэльскому. Да, ты прав: меня многое разделяет с Алой Розой, но этот брачный союз свяжет нас навсегда…
– Но мы – я и Изабелла?..
– Я очень люблю вас обоих. Однако больше этого уважаю права прямого престолонаследия. И если я иду на то, чтобы лишить старшего из Йорков короны, то тогда только Ланкастеры могут претендовать на трон. Ты не должен сердиться, мальчик мой. Для вас с Изабеллой и вашего наследника я сделаю все возможное. Слово Уорвика!
Джордж не ответил, только коротко поклонился и, резко повернувшись, пошел туда, где ждала его Изабелла. При дворе их называли «самой влюбленной парой», хотя некоторые злословили, что Джордж Кларенс увлечен не столько красотой дочери, сколько могуществом отца. Но сейчас, когда Джордж и Изабелла, стоя на корме, наедине, в тени полуночи, нежно шептались, они выглядели действительно умилительно.
Однако они шептались вовсе не о любви. Джордж был ослеплен гневом – ему было не до дамских прелестей, его голос даже окрасился шипящими интонациями:
– Я всем пожертвовал ради него, пошел даже против обоих родных братьев, а он готов все это перечеркнуть ради своих дурацких старомодных принципов. Какого дьявола тогда мне отправляться к Ланкастерам?! Нет, при первой же возможности я вернусь в Ирландию. Там я – полновластный Йорк.
– Дело вовсе не в принципах, мой дорогой Джордж… Эта дурнушка Анна всегда была любимицей отца… – в голосе Изабеллы отчетливо зазвучали нотки ревности.
Старшая дочь была права. Делатель королей действительно боготворил младшую дочь, а старшую – просто любил. И в эту минуту Ричард Невнль думал именно о ней, о своей гордой малышке, и сердце его замирало в груди: как она там?
Конечно, он оставил свою любимицу под надежной защитой, вернее, под самой надежной из всех ненадежных – под кровлей аббатства, под мощной защитой веры. К тому же Уорвик знал, что Эдуард – какими бы ни были их отношения, по духу – рыцарь, он не посмеет мстить невинному ребенку.
Так ли уж не посмеет?! Уорвику ничего не оставалось, как верить в то, что все-таки не посмеет… «Господь Всемогущий, защити мою малышку от зла… Спаси ее… О девочка моя, что же тебя ждет?»
2.
Король Эдуард IV был безумно влюблен в свою прекрасную королеву. Леди Элизабет Грей полностью завладела сердцем короля, и он проводил в ее опочивальне столько времени, что придворным ничего не оставалось, как хитро перемигиваться и шушукаться… И в том, что королева вскоре понесла от Эдуарда, не было ничего удивительного, особенно если взглянуть на счастливое и утомленное лицо короля, когда он выходил из опочивальни супруги.
Красивая бедная вдова быстро освоилась с новой царственной ролью. Прирожденный ум и рассудительность удерживали ее от того, чтобы кичиться своим положением, вызывая тем самым негодование соотечественников, привыкших к королевам-иноземкам. Вместе с тем Элизабет обладала тонким искусством польстить, а самых ярых своих противников она сумела либо задобрить богатыми дарами, либо умиротворить, а иных – и припугнуть. К тому же, чтобы создать себе опору, она старалась приблизить ко двору своих родственников и, ластясь к Эдуарду, добивалась для них титулов, должностей и земель.
В этом был резон – новая знать будет куда более верна, нежели старые аристократические роды, и таким образом многочисленные Вудвили и Грей прочно обосновались при дворе, оберегая интересы королевы и ее венценосного супруга.
Даже когда вместо ожидаемого наследника королева родила дочь, это не бросило тени на любовь и восхищение супруга. Маленькая принцесса была в честь матери названа Элизабет, и в городе Йорке в честь ее крестин было устроено великолепное грандиозное празднество.
Пиршества, балы, охота сменяли друг друга. По вечерам в городе жгли праздничные огни, а из королевских погребов выкатывали дубовые бочки эля для бесплатного угощения всех желающих. Венцом празднеств должен был стать великолепный турнир, на котором английские и иноземные рыцари собирались явить свое воинское искусство и доблесть.
День для турнира был назначен в последних числах февраля, когда установилась мягкая и сухая погода. На поле перед воротами Сент-Мэри-Джуниор было устроено ристалище. По обеим сторонам поля установили помосты и амфитеатры с ложами, которые могли вместить множество зрителей. Между ними оставалось значительное пространство, огороженное частоколом, – арена, на которой должны были происходить поединки.
За день до турнира по городу и его окрестностям носились разряженные, как райские птицы, герольды, дуя в посеребренные трубы и призывая всех желающих поспешить на рыцарские игрища, и едва только первые лучи солнца позолотили небосвод, толпы зрителей двинулись в сторону ристалища.
Хорошо вооруженный отряд городской стражи всю ночь охранял арену, и при утреннем освещении глазам горожан предстало ослепительное зрелище. Трибуны были выкрашены в самые яркие цвета, а скамьи для знати выстланы коврами и пестрыми подушками. Посередине одной из трибун возвышался резной помост с балдахином. Сюда еще на рассвете привезли и установили кресла, в которых предстояло восседать королю и королеве.
Для горожан и простолюдинов отводилось пространство вокруг арены, а те, кто был в состоянии заплатить, могли заполучить места в нижних ярусах амфитеатра. Беднота толпилась на склонах близлежащих холмов, а многие залезли на Деревья вокруг арены, откуда все было видно как на ладони.
Ближе к полудню, когда маршалы и герольды заканчивали приготовления, из городских ворот показалась блистательная кавалькада и под приветственные крики собравшейся толпы направилась к ристалищу. Впереди бок о бок ехали царственные супруги – оба на белых конях, в алых бархатных мантиях с пышными» горностаевыми оплечьями. За ними на таком же белом скакуне следовал младший брат короля принц Ричард Глостер, а далее – благородные лорды и леди, фрейлины, пажи, конюшие.
Легкой рысью, приблизившись к отведенной ему ложе, король сдержал коня, едва не подняв его на дыбы, и, послав публике воздушный поцелуй, пружинисто соскочил с седла. Молодой король, одетый на бургундский манер в переливающийся бархатный камзол-упланд и в алую, под цвет мантии, шляпу-тюрбан, увитую алмазными нитями, радовал глаза англичан и в особенности англичанок.
