Джоанна Линдсей - Любовь и гром
Однако для Дженни он больше уже не белый. Когда началось истязание, он успел заметить ее бешенство, прежде чем она совладала с собой. Лицо девушки стало каменным, как и у отца. Ни слез, ни воспоминаний о тех минутах, когда его руки и губы ласкали ее тело и как она умоляла его заняться с ней любовью всякий раз, стоило им остаться вдвоем. Теперь он для нее лишь грязный индеец, получивший по заслугам за то, что осмелился ухаживать за белой женщиной.
Ноги отказывались держать его. Перед глазами все плыло. Огонь, пожиравший спину, взорвался в мозгу. Он не понимал, как ему еще удается сохранять вертикальное положение и невозмутимое выражение лица. А он-то полагал, что вынес ужасную боль во время ритуала «Танец Солнца»! По сравнению с тем, что происходит сейчас, это были просто детские шалости. А Дженни все не закрывает глаз и не отворачивается. Впрочем, с веранды ей не видна его спина. Не то чтобы это имело значение, и не важно, что он все еще смотрит ей в глаза. Все равно этого недостаточно, чтобы блокировать боль.
Уолтер Кэллен подал Рэмси знак остановиться, когда глаза Кольта закрылись и голова упала на грудь. — Ты еще жив, парень?
Кольт не реагировал. Крик бился в голове, в горле и только и ждал, чтобы прорваться наружу. Но он скорее откусит себе язык, чем поэмой ему вылететь. И это не яростная гордость индейца, решившего не издавал» им звука. Индейцы уважали белых, которые смотрели в лицо смерти. Но от этих людей он ничего подобного не жвал. Он молчал ради собственного спокойствия, чтобы сохранить уважение к самому себе.
Вопрос Кэллена разрушил царившую вокруг него тишину. Раздались удивленные возгласы ковбоев, пораженных, что он все еще стоит. Завязался спор: возможно ли удержаться на ногах, потеряв сознание? Кто-то предложил вылить ему на спину ведро воды, если он действительно отключился. Тут Кольт открыл глаза, достаточно ясно сознавая, что его самообладанию придет конец, если на истерзанную спину выльют воду. Поднять голову оказалось значительно труднее, но ему удалось и это.
— В жизни бы такому не поверил, не доведись увидеть собственными глазами, — сказал кто-то рядом с ним.
Свист хлыста возобновился, но на него никто уже не обращал внимания, кроме того, кто орудовал хлыстом, и того, кто получал удары.
— Я все еще не могу поверить, — бормотал голос позади Кольта. — Это же совершенно невозможная вещь!
— А чего ты ждал? Он ведь только получеловек, знаешь ли. Это вторая половина еще на ногах.
Рэмси отключился от голосов, сконцентрировавшись на том, чтобы бить теперь только по открытым ранам. Он был взбешен тем, что еще не сломал индейца, и его злость отрицательно сказывалась на точности попаданий. Чертов ублюдок не возьмет над ним верх, он не даст краснокожему умереть молча!
Рэмси озверел настолько, что, в отличие от остальных, не услышал вылетевших из-за дома всадников. Разом обернувшись, все увидели, что на них летят Чейз и Джессика Саммерсы с двадцатью ковбоями.
Если до Рэмси и донеслись какие-то звуки, он, должно быть, решил, что это вернулись с пастбищ остальные люди Кэллена, и не остановился. Он уже изготовился нанести очередной удар, когда Джесси Саммерс выхватила револьвер и выстрелила.
Пуля, которая должна была разнести Рэмси череп, просвистела у него над головой — в последний момент Саммерс успел отбить руку жены вверх. Но выстрел послужил сигналом к тому, что все люди, приехавшие с ранчо «Скалистая долина», выхватили ружья и револьверы. Команда Кэллена замерла на месте, не осмеливаясь даже вздохнуть.
До Уолтера Кэллена начало доходить, что он, кажется, допустил серьезную ошибку. Полукровку, конечно, надо было убить, но не привлекая к этому так много внимания.
Рэмси Пратт в ужасе уставился на оружие, нацеленное главным образом на него. Против такого количества стволов с хлыстом не попрешь. Даже с бичом. Он осторожно опустил руку, и окровавленный хлыст красной змеей свернулся у его ног.
— Скотина! — заорала Джесси Саммерс на собственного мужа. — Зачем ты помешал мне? Зачем?
Прежде чем Чейз успел ответить, она прыгнула с коня и подбежала к коновязи, бесцеремонно расталкивая по дороге работников Кэллена, которые все еще не осмеливались без приказа сдвинуться с места. За все двадцать пять лет своей жизни она еще никогда не была так разъярена. Ни отец, ни мать, ни муж, с каждым из которых она время от времени ссорилась, не могли привести ее в то состояние, в котором она пребывала сейчас. Если бы Чейз не остановил ее, она бы выпустила всю обойму в работников Кэллена, а последнюю пулю — в самого хозяина.
Но когда Джесси приблизилась к Сандеру и увидела, что сотворил с его спиной хлыст, вся ее ярость мгновенно улетучилась. Молодая женщина со стоном перегнулась пополам, и ее вывернуло на залитую кровью землю.
Чейз немедленно подлетел к ней и обнял за плечи. Но смотрел он при этом на Сандера, и сам едва совладал с собственным желудком. Чейз давно воспринимал этого человека как друга, хотя Кольт всегда был ближе к Джесси. Джессика любила его как брата. Половину жизни их связывали особые отношения. Кольт всегда оказывался рядом, когда она нуждалась в помощи, и Джесси наверняка станет винить себя, что не успела приехать сюда вовремя. А Чейз был практически уверен: уже слишком поздно. Если Кольт и не умер еще от болевого шока, то наверняка умрет от потери крови.
— Не-е-ет! — рыдала теперь Джесси, вновь подняв голову и глядя на Сандера. — О Боже, Боже! Сделай же что-нибудь, Чейз!
— Я уже послал за доктором.
— Это слишком долго! Сделай что-нибудь сейчас! Ты должен сделать что-нибудь прямо сейчас. Останови кровь!
Господи, почему его до сих пор не отвязали?!
Это не было вопросом. Джесси не отдавала себе отчета в том, что говорит. Почти в трансе она обошла коновязь. Так было уже лучше. Спереди Кольт выглядел вполне нормально, за исключением бледности, какой-то мертвой неподвижности и едва уловимого дыхания. Она боялась прикоснуться к нему. Ей хотелось обнять его, но она не посмела. Любое прикосновение причинит ему боль, каждое движение будет пыткой.
— Господи, Белый Гром, что они с тобой сделали? — сквозь слезы прошептала она.
Кольт слышал ее. Он знал: она здесь, прямо перед ним, но глаз все же не открывал. Если он увидит боль на ее лице, то потеряет остатки самообладания. Его ужасала мысль, что она прикоснется к нему, но в то же время он безумно нуждался в ее нежности.
— Не… плачь…
— Нет, нет, я вовсе не плачу, — заверила его Джессика, хотя слезы непрерывным ручьем текли у нее по щекам. — Только ты не пытайся говорить, ладно? Я сама обо всем позабочусь. Даже убью Кэллена за тебя.
— Не… надо… никого… убивать…
