Возлюбленная распутника - Виктория Анатольевна Воронина
— Хорошо, что вы предупредили меня о своих намерениях, моя дорогая, я позабочусь о том, чтобы вы больше не переступили порог нашего дома. По всей видимости, с вами можно совладать только силою, и я научу вас повиноваться мне как своему мужу и господину!
Барон повернулся к слугам, и велел им: — Гарри, Питер, отведите мою супругу в спальню, и подготовьте ее к встрече со мною.
Сэру Эразму не впервой приходилось укрощать юных девушек, противящихся его желаниям, и клеймить их раскаленной печатью своего похотливого тела. Стоило ему влить свое семя в тела молоденьких строптивиц, и они сразу становились тихими и покорными, признавая бесполезность своего дальнейшего сопротивления. Барон Вайсдел рассчитывал, что Мейбелл подобно им также станет шелковой, и дал знак к началу обычного сценария, принятого в этих случаях. Но только на этот раз он не хотел после постельных утех отбросить девушку в сторону, как выдавленный лимон, а рассчитывал прожить с нею долгие годы жизни вплоть до старости.
Слуги привычно схватили жертву и потащили упирающуюся Мейбелл назад, в спальню. Они прикрепили к кровати жесткие веревки, и связали ими свою пленницу за руки и лодыжки, легко преодолевая ее сопротивление. Мейбелл не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, все ее усилия вырваться приводили лишь к дополнительной боли, и веревки крепче впивались в ее нежное тело.
Барон Вайсдел с жестоким удовлетворением посмотрел на извивающуюся на кровати Мейбелл. Ее бесплодные попытки избежать уготованной ей участи еще больше возбуждали его. Мейбелл решила в последний раз попытаться избежать грозящего ей насилия, и взмолилась:
— Сэр Эразм, остановитесь! Вспомните, что я дочь человека, которого вы убили! Заниматься со мною любовью это противно всем божеским и человеческим законам. Опомнитесь и покайтесь, пока не поздно.
В ответ барон Вайсдел рассмеялся ей прямо в лицо.
— Никто и никогда не мог помешать мне добиться того, чего я хочу! Так случилось с вашим отцом, вообразившим себя вашим спасителем, так будет с любым человеком, который вздумает вам помогать, — самоуверенно бросил он ей.
— Вы — настоящее чудовище, в котором уже не осталось ничего человеческого, но я надеюсь на бога, он рано или поздно положит конец вашим злодеяниям, — со слезами прошептала несчастная девушка, закрывая глаза, чтобы не видеть ненавистного лица своего мужа. Теперь ее защищала от него только одежда, которая была на ней. Барон Вайсдел решил уничтожить эту последнюю преграду, и принялся с остервенением рвать на девушке платье со словами: — Даже бог не вырвет тебя, любовь моя, из моих рук!
— Не кощунствуйте! — ужаснулась Мейбелл, сознавая, что для человека, которому она досталась в супруги, действительно нет ничего святого. Она уже ощущала его липкие пальцы на своих плечах и груди, но, к счастью для нее, парчовая ткань ее платья была необычайно плотной, и барону не так-то легко было ее разорвать.
Внезапно барон Вайсдел остановился и прислушался. До слуха Мейбелл тоже донеслись звуки борьбы и короткие крики, и она радостно встрепенулась, обретя надежду на спасение. Это отряд графа Кэррингтона ворвался в дом, где Саймон уже заманил несколько человек обслуги в винный погреб и, заперев их там открыл калитку ограды друзьям Мейбелл. Люди графа Кэррингтона схватились с оставшимися слугами барона Вайсдела, а сам граф бросился на поиски своей возлюбленной, чтобы немедленно взять ее под свою защиту.
Вид привязанной к кровати Мейбелл привел Альфреда Эшби в неописуемую ярость. Он дал такую оплеуху полураздетому Вайсделу, что тот покатился по полу, и четырьмя короткими ударами своего клинка освободил Мейбелл от пут.
Барон встал, сплевывая кровь. Глаза его горели злобой, и если бы взглядом можно было убивать, то граф Кэррингтон моментально бы пал бездыханным у его ног. А для Мейбелл появление долгожданного Альфреда Эшби было все равно что глоток свежего воздуха для задыхающегося от смрада человека. Но она тут же застыдилась того непрезентабельного вида, в котором предстала перед своим возлюбленным. О боже, ее любимый рядом с нею, а она стоит перед ним в обрывках от одежды и с растрепанными волосами. Подумав об этом Мейбелл тут же накинула на себя летний короткий плащ барона, висевший на стуле, и поспешно заколола шпильками волосы. Альфред Эшби следил за нею взглядом полным любви и тревоги. Его в эту минуту совсем не занимал ее внешний вид, но зато беспокоила ее безопасность.
— Мейбелл, дорогая, выйди из комнаты. У меня с бароном Вайсделом состоится мужской разговор как с негодяем, истязающем женщин, — попросил он девушку.
Но барон Вайсдел клещами вцепился Мейбелл в плечо, и резко произнес:
— Эта леди — моя жена, и только я могу приказывать ей удалиться из комнаты. Вы, граф, еще горько пожалеете о том, что ворвались в мой дом и вмешались в мою частную жизнь, на которую я имею полное, установленное законом право!
— Тысяча извинений, барон, за то, что я помешал вашим супружеским ласкам! — насмешливо отозвался Альфред Эшби, и сбросил руку барона Вайсдела с плеча Мейбелл как вещь совершенно ненужную и исключительно гадкую. — Но если леди Мейбелл ваша жена, то я не откажу ей в удовольствии сделать ее вашей вдовой!
— Вы заплатите мне за ваши слова! — рявкнул барон Вайсдел, угрожающе тыча в него своим указательным пальцем. — Равно как и эта леди ответит мне за каждый нежный взгляд, брошенный ею на вас в моем присутствии.
— А пока вам придется держать передо мною ответ за все ваши преступления, барон! — сухо оборвал его граф Кэррингтон. — Ступайте за вашей шпагой. Я не могу убить безоружного человека, даже такого негодяя, как вы!
Вайсдела не нужно было просить дважды, он ушел, бормоча неясные угрозы в адрес графа Кэррингтона и своей жены. Альфред Эшби и Мейбелл наконец-то остались наедине. Счастливые тем, что судьба подарила им еще одну встречу, пусть в угрожающих их жизням обстоятельствам, они сияющим взглядом посмотрели друг на друга и невольно взялись за руки.
Граф Кэррингтон бережно коснулся поцелуем пальцев своей возлюбленной, все еще не веря в то, что она находится рядом с ним. Мейбелл же смотрела на него тем восхищенным и полным обожания взглядом, каким некогда прекрасные дамы награждали своих верных рыцарей, сразивших в их честь
