Биверли Бирн - Неугасимый огонь
– Я тебе рассказала все, что показали мне карты, – упиралась старуха. – Легкие роды, хорошее дитя, не приставай ко мне, как эти дурочки, которые ничего не понимают.
Софья хотела еще что-то сказать, но в этот момент почувствовала сильные боли в низу живота. По ее юбке расползалось мокрое пятно. Фанта перехватила ее взгляд и удовлетворенно хмыкнула: «Вот и время пришло».
– У тебя роды первые и они будут тяжелыми, – говорила Фанта, – но ты должна выдержать.
На какое-то время Софья погрузилась в состояние полусна. Вероятно на нее действовали снадобья, которые ей давала Фанта. Но позже роженица перестала их принимать.
– Теперь ты должна попыхтеть, – наставляла ее Фанта, – выталкивай ребенка на свет божий, нечего спать.
Фанте и Софье помогали две женщины. Исходящую криком будущую мать поместили в угол пещеры. Софья сама не раз была свидетельницей подобных сцен. О проходящих родах знал весь табор, но многие делали вид, что не замечают происходящего и не слышат криков.
«Ах, не обращай внимания», – десятки раз приходилось слышать Софье эти слова из уст Фанты, когда в таборе рожала какая-нибудь женщина. «Нельзя привлекать демонов. Они слетятся и поставят на ребенке свою отметину».
Желающих пригласить демонов на роды Софье не нашлось. Даже Терезита боялась сглазить ее. Софья, извиваясь всем телом, пыталась нащупать хоть какую-то опору на каменистом полу. По обе стороны от нее стояли женщины, державшие ей руки. Фанта склонилась у ног роженицы, помогая расставить их как можно шире.
– Толкай его что есть сил! Напрягись! Пихай! Еще немного, ну! Уже пошла головка!
Софья кричала и изгибалась всем телом. Оно у нее будто горело в огне. Ощущение было такое, что тебя раздирают на несколько частей. «Еще! Еще толкай!»
Обессиленная, Софья лежала пластом, сконцентрировав всю энергию на боли. Схватки продолжались, казалось, им не будет конца и Софья готова была умереть, лишь бы избавиться от этих мук.
Победный крик Фанты – последнее, что Софья услышала прежде, чем потерять сознание.
Она пришла в себя, лежа на соломенном тюфяке на полу, там, где спала в течение последних недель.
– Девочка, – сообщила ей Фанта, подавая ей прямо в руки какой-то сверток. – Ничего, сына родишь в следующий раз. Слава Богу, девочка здорова.
Софья обвила руками драгоценную ношу и прижала ее к себе. Она уже порывалась приложить девочку к груди, но Фанта улыбнулась и покачала головой.
– Сейчас еще нет, молока у тебя какое-то время не будет, а потом, когда она проголодается и ты будешь готова, – Фанта поправила простыню на тюфяке, делая вид, что полностью поглощена этим занятием, не глядя на Софью, спросила:
– Как ты ее назовешь?
Вопрос застал Софью врасплох. Будь это сын, имя выбрал бы Пако. Но как назвать девочку, решали женщины, так как девочкам мужчины придавали мало значения. Что от них толку, ведь они не станут наследницами имущества семьи. Софья из-за усталости не могла сейчас решить этот вопрос. Ее наполняло счастье, спокойствие и умиротворенность. Не мальчик, а девочка. Пако наверняка будет злиться. Ничего, она не собиралась ему угождать. Софья своего мужа ненавидела. Нет, так нельзя, ведь он ее законный… Софья не хотела, даже про себя, называть этого ненавистного ей мужчину, своим мужем. Голова ее шла кругом – это видимо от снадобий Фанты, – подумала она.
– Назови ее ты, – пробормотала Софья.
Фанта затрясла головой.
– Это твое право, не мое. Девочка – твой ребенок.
– Сара, – в полусне произнесла Софья имя своей дочери. – Мы назовем ее Сара и она вырастет мудрой и сильной, как Сара-ла-Кали.
Старуха одобрительно кивнула.
А вот одобрение со стороны Пако не последовало. Ни тогда, когда он впервые увидел свою дочь, а это произошло на третий день после появления девочки на свет, ни через две недели в день возвращения Софьи с дочкой в его пещеру. Уже в эту ночь Пако, отпихнув ребенка от матери, взгромоздился на жену. Во время этого мучительного акта он непрерывно бормотал как заклинание: «Роди мне сына, чужачка-колдунья, сына, сына…» Софья еще не оправилась от родов и с каждым его толчком ее пронзала острая боль. Ей стоило великого труда сдержаться, чтобы не закричать. Софья стиснула зубы и крепко зажмурила глаза не позволяя сорваться крику с ее губ… Ведь рядом, за тонкой занавеской спала родня Пако. Вряд ли они одобрили бы эту крикунью, жену Пако. Софья до крови искусала свои руки лишь бы не закричать. Наконец он затих. Через секунду до нее донесся его противный храп. Софья лежала без сил. В ее широко открытых глазах застыло выражение отвращения и безысходности… Значит так будет всегда. До тех пор, пока кто-нибудь из них не умрет, Пако будет спать здесь, рядом с нею. Каждую ночь ей в ноздри будет ударять смрад его тела и он, если соизволит, будет распоряжаться ее телом в свое похотливое, животное удовольствие.
Единственным облегчением для Софьи стали те несколько недель, до и после родов, которые она провела с Фантой в пещере Зокали. Но Фанта была уже немолодой женщиной. Не могла же она жить вечно? – А что тогда? Терезита ее не примет – Софья знала это наверняка. Где ей рожать следующего ребенка? И у кого? Кто ей будет так хорошо, как Фанта, помогать? Кто перережет пуповину? А что с ней сделает Пако, если она и во второй раз родит ему девочку? Как ей выжить в этом омуте ненависти и боли? Софья ощутила слезы на щеках.
Начала попискивать Сара, очевидно проголодалась. Молока у матери Сары было предостаточно, несмотря на все волнения и переживания. Софья потянулась к дочери и дала ей грудь. Девочка безмятежно зачмокала. На Софью опять снизошло чувство радости. Она обретала душевное спокойствие, успокаивая своего ребенка.
Наступило Рождество Христово. Во всех пещерах Трианы, в самой Севилье да и во всей Испании праздновали появление на свет младенца Христа. Праздник продолжался до шестого января. Все христиане отмечали этот праздник поклонением пастухов в Вифлееме.
Согласно закону цыган женщина оставалась нечистой в течение шести недель после разрешения от бремени. Если она приближалась к любой беременной женщине до истечения этих шести недель, считалось, что та родит ребенка в угоду демону. Поэтому Пако и остальные цыгане отправились на празднество, а Софья с дочерью, которой к этому дню исполнился месяц, остались в пещере.
Были времена, когда Софья не переносила одиночества. Теперь же она радовалась каждой минуте, проведенной без мужа и его родни. Она очень любила оставаться с девочкой: что-то ей напевать, говорить, ухаживать за ней. Саре песни матери нравились. Когда Софья пела о радостях горьковато-сладкой осени, ребенок одаривал Софью улыбкой своего младенческого беззубого ротика.
