Жюльетта Бенцони - Кинжал и яд
Наконец изрядно потрепанное судно было выброшено на берег у Рочестера, где, разумеется, его никто не ждал. Королева, измученная ужасными приступами морской болезни, с радостью ступила на английский берег, она забыла даже о том, что большую часть ее вещей смыло во время шторма.
Из соседнего городка прибежали люди с одеялами и теплым питьем, путешественников обогрели и накормили, а затем отправили вестника ко двору. В конце концов все благополучно погрузились на бот, который доставил их в Саутгемптон, где пребывал король.
Впервые увидев своего супруга, Маргарита испытала странное чувство. Это была не любовь, ибо сердце ее уже принадлежало мужественному Суффолку. Но она ощутила инстинктивную, почти материнскую нежность, а также острое желание оберегать и защищать своего короля.
Двадцатитрехлетний Генрих был по-своему красив, хотя красота его казалась болезненной: он был слишком тонким, слишком высоким, слишком бледным! Маргариту поразили его глаза — глаза настоящего библейского пророка: огромные, кроткие и очень печальные. В них раскрывалась его душа, исполненная христианского смирения и милосердия. Воистину это был странный король! Однако стал он таким не без причины, и Маргарита знала его историю.
Он родился через несколько дней после безвременной кончины своего отца, Генриха V Завоевателя, победителя в битве при Азенкуре, впоследствии воспетого Шекспиром. А матерью его была прелестная Екатерина Французская, дочь Карла VI Безумного и Изабеллы Баварской. Но ребенку не суждено было изведать материнскую нежность: после кончины супруга, которого Екатерина терпеть не могла, она влюбилась в Оуэна Тюдора и родила от него двоих детей. Глостер, лорд-протектор, приказал заключить королеву в монастырь, где она прозябала в страшной нищете и вскоре умерла, не вынеся голода и холода. Детство маленького короля было безрадостным: его жестоко муштровал опекун граф Уорвик — тот самый человек, чья ненависть обрекла на костер Орлеанскую Деву Жанну. Единственным прибежищем несчастного мальчика стал бог, и если бы не королевское предназначение, он охотно принял бы постриг. Обо всем этом Суффолк рассказал Маргарите еще до того, как они отправились в Англию, ибо угадал недюжинную силу в хрупкой на вид девочке.
— Вам придется защищать короля, мадам, — сказал он. — Генрих слишком мягок и добр. Некоторые люди этим пользуются.
«Некоторые люди»? Маргарита догадалась, о ком говорит Суффолк, — это был Глостер, вездесущий Глостер, известный своей злобой и мелочной мстительностью.
И молодая королева не сочла нужным скрывать свои чувства во время первой встречи с новыми подданными. Приветствуя Генри Бофорта, кардинала Уинчестера, она расцеловала этого великана с лицом таким же красным, как его кардинальская сутана. Ей было известно, что этот восьмидесятилетний старик сохранил всю силу души и тела — не случайно именно он был главным и любимым советником короля. Зато Глостера Маргарита приняла с ледяной холодностью и, небрежно протянув ему руку для поцелуя, сухо произнесла:
— Мы рады видеть вас, сеньор герцог!
Глостеру было около сорока лет, и он мог бы считаться красивым мужчиной, если бы на лице его не отражались присущие ему подлость и лицемерие. От него не ускользнула враждебность Маргариты, и он метнул на нее взгляд, полный ненависти. Но королева уже отвернулась от лорда-протектора, вновь обратившись к кардиналу Уинчестеру, которого совсем не боялась, хотя и знала, что он отличается крутым нравом. Ведь это был близкий друг Суффолка!
— Дорогой дядюшка! Надеюсь, вы обретете во мне дочь, а не племянницу…
Покоренный и восхищенный, Уинчестер прижал к сердцу юную королеву, мысленно поздравив себя с удачным выбором. Суффолк, скромно стоявший в углу, улыбался.
28 марта, спустя месяц после того, как в аббатстве Тичфилд состоялось ее окончательное бракосочетание с Генрихом, Маргарита совершила торжественный въезд в Лондон. Это был один из тех солнечных и радостных дней, какими славится английская весна. Все вокруг сияло и цвело, мир казался прекрасным, и самым дивным его творением была красавица-королева. Пиво лилось ручьями повсюду, а сам город словно бы исчез под ворохом маргариток: букеты и гирлянды из них были выставлены в каждом окне, маргаритками были усыпаны мостовые и украшены статуи святых, их прикалывали к волосам и одежде… Однако народ отнюдь не выказывал энтузиазма по отношению к юной супруге своего монарха, хотя изобилие цветов, казалось бы, свидетельствовало о всеобщем восторге. Разумеется, красота молодой женщины поражала, ослепляла… но Глостер весь прошедший месяц не терял времени даром и должным образом подготовился к встрече. Его посланцы, не жалея золота, пытались повлиять на общественное мнение, и в конце концов им это удалось. Кругом шептались, что француженка прибыла в Англию «почти голой» и очень дорого обошлась стране: брачный контракт оказался весьма невыгодным, поскольку королю пришлось согласиться на громадные территориальные уступки. Ярые националисты уже забыли о поражениях и громогласно выражали свое возмущение.
Зато Генриха приветствовали оглушительными радостными воплями. Народ обожал этого хрупкого юношу, которого некоторые уже именовали «святым», и Маргарита, лишенная чувства низкой ревности, была счастлива, что ее супруг так популярен. Чтобы не огорчать его, она пыталась скрыть собственную досаду, но Суффолк, который гарцевал рядом и внимательно наблюдал за ней, заметил блеснувшие в ее глазах слезы и пришел в бешенство. Не теряя ни минуты, он подъехал к кардиналу.
— Что означает подобный прием? — со злостью спросил он. — Жители Лондона взбесились?
Уинчестер пожал плечами. Нахмурив брови, он оглядывал толпу, и для него явно не было тайной, кому обязана Маргарита такой странной встречей.
— Судя по всему, Глостер позаботился о том, чтобы королева предстала в неприглядном свете, — со вздохом сказал кардинал. — Добавлю, что в этих слухах фигурируете и вы, мой друг. Даже мне сообщили, будто вы испытываете к королеве нежные чувства, а она платит вам взаимностью.
— Надеюсь, никто не посмеет сказать это мне! — возмущенно воскликнул Суффолк. — Моя собственная жена находится при королеве в качестве фрейлины…
— И все знают, как предана вам леди Суффолк. Ревность ей совершенно чужда… она вполне довольна тем, что время от времени видит вас.
— Пусть так, но мои чувства не касаются Глостера! И если он осмелился оклеветать королеву…
С этими словами Суффолк взялся за эфес шпаги, однако кардинал тут же перехватил его руку.
— Никаких безумств, друг мой! Еще ничто не потеряно. Народ не знает королеву, но ее красота уже привлекла многих. Очень скоро она завоюет все сердца… в добавление к тем, которые ей уже принадлежат!
